— Я… Мне…
— Где оно? — резко прервал ее судья.
— Здесь. Оно здесь.
— Что значит — здесь?
Она указала на свою сумочку.
— Револьвер заряжен?
— Да, ваша честь.
— Зачем вы носите с собой заряженный револьвер?
— Для защиты…
— У вас есть разрешение на ношение оружия?
— У меня… Мистер Алдрих сказал мне, что…
— Я не спрашиваю, что сказал вам мистер Алдрих. Меняинтересует, есть ли у вас разрешение на ношение заряженного оружия?
— Нет, ваша честь.
— Господин бейлиф, подойдите к свидетельнице, — приказалсудья, — и выньте у нее из сумочки револьвер. Разрядите его. Во избежаниевозможных недоразумений спишите его номер. Поместите его среди вещественныхдоказательств, обозначив его цифрой пять. Пока вы будете производить этуоперацию, суд примет в качестве вещественного доказательства первый револьвер,представленный сержантом Голкомбом. Вся процедура должна протекать согласноустановленным правилам.
— Суд примет во внимание мой протест против помещения этихревольверов среди вещественных доказательств? — проговорил Мейсон.
— Суд отметил ваш протест и отклонил его, — произнес судья,— мы примем оба револьвера в качестве улик. Отныне они поступают на хранение всуд, чтобы больше никто не смог ввести следствие в заблуждение.
Произнося эту тираду, судья многозначительно смотрел наМейсона, но на лице адвоката не отразилось ни испуга, ни беспокойства, онпо-прежнему вежливо улыбался.
— Господин Клерк, — произнес судья, — назовите номерревольвера, принимаемого в качестве вещественного доказательства номер один.
— Его номер 17475-ЛВ.
— Назовите теперь номер револьвера, обозначенного нами каквещественное доказательство пять. Я имею в виду револьвер, который бейлифтолько что получил от свидетельницы.
— Его номер 17474-ЛВ.
— Очень хорошо. Теперь эти два револьвера зарегистрированы вкачестве вещественных доказательств. Они переданы на хранение в суд. Любой, ктоприкоснется к ним без ведения и разрешения суда, будет обвинен в нарушениизакона. Мы не можем позволить вводить суд в заблуждение. Мистер Рэдфилд, япередаю это оружие вам. Завтра в десять утра суд должен получить от васисчерпывающий отчет. Предупреждаю вас, что ни при каких обстоятельствах вам неследует никому сообщать о выводах, которые будут вами сделаны в результатеэкспертизы. Единственное исключение составляют помощники, занятые вместе с вамив проведении анализа, но и им вы должны сообщить о запрете передавать сведениякому бы то ни было, включая прессу. Дело должно быть разобрано в суде и толькопотом в газетах. Я знаю, что, поскольку события сегодняшнего дня былидостаточно необычны и неожиданны, неизбежно появление множества газетныхстатей, обсуждающих нашу работу. Я никак не могу этому помешать — контроль надпрессой не входит в мою компетенцию. Однако я, безусловно, намеренконтролировать освещение в печати дальнейшего хода расследования. Повторяю: выне должны рассказывать о результатах экспертизы никому — ни адвокату, ни лицам,с ним связанным, ни… Да, и я на этом настаиваю: ни прокурору или егопомощникам.
— Но, ваша честь, — запротестовал Гамильтон Бюргер, — ведьименно прокуратуре принадлежит решающая роль в расследовании этого дела, и мысчитаем, что мистер Рэдфилд, как свидетель обвинения…
— Мистер Рэдфилд может быть чьим угодно свидетелем, —раздраженно прервал его судья, — дело оказалось серьезней, чем мы предполагали.Суд прекрасно осведомлен о том, как трудно любому официальному лицу невысказать хотя бы части сведений прессе. Поэтому суд желает, чтобы всяинформация оставалась в пределах лаборатории мистера Рэдфилда и былаобнародована не раньше десяти утра следующего дня. Вы поняли меня?
— Да, ваша честь.
— По-видимому, — проговорил Мейсон, — суд собираетсязакончить заседание?
— Вы правы, — ответил судья.
— Я попросил бы уважаемый суд выделить мне еще несколькоминут для того, чтобы защита имела возможность допросить мисс Чейни.
— Не вижу в этом никакой необходимости, — заявил судья, — ядумаю, что следствие и так потеряло много времени из-за того, что кто-то решилзатруднить проведение расследования. В настоящее время мы не можем позволитькому бы то ни было вносить в дело еще большую путаницу.
— Тогда, — не отступал Мейсон, — я попросил бы вашу честьлично спросить у свидетельницы, зачем она держала в сумочке заряженныйревольвер и от какой опасности она собиралась защищаться.
— Зачем вам это знать?
— Я полагаю, что человек, которого боялась мисс Чейни,человек, чьи угрозы вынудили ее постоянно носить револьвер, этот человек не ктоиной, как Стивен Меррил.
— Ваша честь, — произнес Гамильтон Бюргер голосом, дрожащимот ярости, — это одна из типичных уловок адвоката. Мистер Мейсон прекраснознает, что его предположение будет мгновенно подхвачено газетами. Оно очевиднолишено какого бы то ни было основания, но благодаря тому, что эта новость —лакомый кусочек для журналистов, она будет обсасываться со всех сторон, и такимобразом…
— Успокойтесь, господин прокурор. Мистер Мейсон всего лишьсообщил, какой результат он ожидает получить от допроса свидетельницы.
— Я со всей уверенностью заявляю, — не сдавался Бюргер, —что в намерения адвоката вовсе не входило проводить допрос. Я полагаю, что онпросто воспользовался удачным стечением обстоятельств, чтобы сделать своезаявление. Оно абсурдно от начала до конца, но мистер Мейсон абсолютно уверен,что в сложившейся ситуации суд не даст слова мисс Чейни, чтобы егоопровергнуть. Ваша честь, обвинение настаивает на том, чтобы свидетельница быладопрошена немедленно. Таким образом мы не дадим прессе хотя бы эту частьинформации.
Повернувшись к свидетельнице, судья Киппен произнес:
— Зачем вы носили с собой револьвер?
— Чтобы защищаться.
— От кого?
— От любого человека, который попытался бы нанести мне ущербили угрожал бы, что нанесет ущерб.
— Носили ли вы оружие прежде?
— Нет.
— Почему вы в первый раз взяли с собой револьвер… когда жеэто было… дней двадцать назад?
— Да, ваша честь.
— Почему вы именно тогда в первый раз взяли с собойревольвер?
— Потому что мистер Алдрих дал мне его.
— Мисс Чейни. — голос судьи стал строже, — вы не ответилимне. Я прошу вас прямо и честно давать ответ на все поставленные вопросы. Зачемвам понадобилось оружие?
