По-видимому, постепенно мадам Дюбарри начинает с горечью осознавать, что ее чувства никоим образом не трогают этого непостижимого человека. Что сулит ей продолжение этой мучительной связи в будущем? Не грозит ли оно крушением ее уютного мирка в Лувесьене? Жанну все чаще посещают мысли, что герцог де Бриссак – это забота, надежность, наконец, среда, в которой она привыкла жить. Наверное, под воздействием этих размышлений графиня Дюбарри пишет предмету своей страсти последнее из дошедших до наших дней писем:
«Нет пользы говорить вам о моей нежности и волнениях, они вам известны. Но то, что вам неведомо, так это мои муки… Вы не снизошли до того, чтобы разуверить меня в том недуге, каковой поразил мою душу; итак, я полагаю, что мое спокойствие и мое счастье мало трогают вас. Мой ум ясен; мое сердце страдает. Но, при большом тщании и мужестве мне удастся укротить его. Сей труд тяжек и мучителен, но он необходим. Сие есть последняя жертва, на которую мне остается пойти. Мое сердце уже принесло все остальные. Теперь сие надлежит сделать моему разуму. Прощайте, верьте, что вы единственный владеете моим сердцем. – Сей среды в полночь».
Вполне возможно, что были и другие письма, причем они оставались без ответа. Для графини было чрезвычайно мучительно то, что Сеймур продолжал проживать по соседству, ей были более или менее известны события его жизни. В 1780 году он, как было принято выражаться в то время, разъехался со своей женой. До графини дошли и сведения об его увлечении хорошенькой мадам де Канийяк, которая спровоцировала дуэль между двумя принцами крови, братом короля графом д’Артуа и герцогом Бурбонским. Возможно, мадам Дюбарри даже предпринимала еще какие-то шаги для восстановления былых отношений. Во всяком случае, Сеймур возвратил графине двухстороннюю миниатюру, которую по его заказу изготовил художник Лемуан. С одной стороны располагается писаная на слоновой кости копия известного портрета мадам Дюбарри в шляпе, украшенной перьями страуса. С другой – портрет Сеймура, внизу которого от руки нацарапано по-английски: «Оставьте меня в покое».
Сеймур прожил в замке Прюне еще лет десять, иногда соседи встречались, проезжая каждый своим путем по дороге, и молча церемонно раскланивались. В 1792 году, с началом революционного террора, Сеймур вместе с сыном бежал в Англию, а его поместье было конфисковано.
Осенняя любовь
Герцог де Бриссак прекрасно понимал душевное состояние графини и деликатно протянул ей руку помощи. Он увез ее в Нормандию, где его присутствия требовали как служебные, так и имущественные заботы, связанные с принадлежавшими ему там землями. Они посетили гарнизон в Байё, которым командовал деверь графини, Эли-Николя Дюбарри, теперь известный как маркиз д’Аржикур. Состоялись учения с последующим парадом (драгуны принца Конде только что вернулись после участия в американской войне за независимость), по их окончании был дан грандиозный бал, на котором присутствовала вся самая титулованная знать Нормандии. Были устроены еще несколько празднеств, королевой которых безраздельно стала мадам Дюбарри, окруженная прежним поклонением и восторгом.
В герцоге де Бриссак графиня нашла любовника, который оберегал ее и окружал той роскошью, которая была необходима ей для осознания полного благоденствия. Графиня ездила в карете, запряженной шестеркой лошадей, имела собственную ложу в театре, где появлялась всегда под густой вуалью, веселилась на общественных балах. Тогда как Сеймур вынуждал ее скрывать их отношения и не признавал за ней права ревновать его к жене, де Бриссак с гордостью и в открытую демонстрировал в обществе свое положение любовника графини. Герцог чувствовал себя в Лувесьене как дома, он особенно любил проводить время на втором этаже знаменитого павильона, наслаждаясь видом на Сену. Надо сказать, что хотя эту связь не одобряли ни король Людовик ХVI, ни королева Мария-Антуанетта, общество принимало ее как нечто вполне естественное. Во время поездок в Париж графиня останавливалась в доме герцога. Это было прекрасно известно вечно отсутствовавшей в Париже законной жене Бриссака, и единственным ее требованием стало то, чтобы во время ее редких возвращений в столицу ей не приходилось бы разделять в особняке одну лестницу с мадам Дюбарри.
