— Детки! Давайте обедать, — вошла бабушка.
Костя, как на незнакомую, посмотрел на неё. Маленькая, худенькая, с гладкой седенькой головой, вся в коричневых морщинах. Старая совсем стала.
— Глеб, мы будем обедать! — сказал строго Костя, зная, что Глеб ест только дома. — Бабушка так готовит, пальчики оближешь. Отвернись, я натяну штаны. Бабушка, — крикнул он нежно и громко, словно она глухая, — мы к тебе на кухню сейчас придём, ты сюда не тащи ничего.
После обеда они играли в шахматы, и Костя старался забыть слова Глеба о Даше, о смерти Сергея Сергеевича и старался понять себя, что это с ним, но никак не мог. «Потом решу всё как надо», — уговаривал он себя. И уговорил. Теперь он видел только шахматную доску Глеб сегодня играл плохо, и Косте было не очень интересно, но он решил разыграть одну комбинацию, которую когда-то предложил ему Сергей Сергеевич. И в самый безобидный для Глеба момент Костя двинул коня. Через минуту Глеб поднял руки вверх.
— Ну и горазд ты в шахматы играть. — Глеб повеселел. Красные щёки, совсем как у ребёнка, сдвинутый набок улыбающийся рот. — А я к тебе с просьбой, — сказал неожиданно тихо, так тихо, что Костя переспросил:
— Что?
— С просьбой, — повторил Глеб. И замолчал. Молчал долго. Наконец сказал: — Мне нужна твоя помощь. — И уже без остановок, одним духом выпалил: — Поговори с Дашей. Почему она избегает меня? Я знаю, она… нет, прости, ерунда. Всё ерунда.
Как только Костя закрыл за Глебом дверь, пришла ясность: хватит ему людей, досыта он ими наелся. В детстве была только математика, и ничто ему не портило настроения. И теперь пусть остаётся только математика. Математика ох как нужна сейчас. И будет он служить людям математикой. Вот и хорошо.
Костя застелил кровать, побрился, оделся и пошёл к старушке-продавщице в букинистический магазин. Она давно обещала ему отложить Мандельштама, а он совсем позабыл. Наверное, ждёт его книжка!
Хватит дурака валять! Последней мелькнула мысль, что Даша тоже всю жизнь любит Глеба, он давно догадался, в Ленинграде почувствовал, а сейчас окончательно это понял. Но как же Глеб может: то Шуре морочил голову, теперь, оказывается, он любит Дашу. Разбираться Костя не стал.
Падал снег.
* * *
…Шура проснулась от резкого толчка в сердце. Тихо. Две сестрёнки-близняшки посапывают вразнобой. В комнате родителей тоже сонная тишина. Приподнявшись на локте, она прислушалась. Нет, Бум не стонет. Он уже давно не стонет. Что же её разбудило?
Шура вся ещё была в полусне, затопившем тело. Завтра воскресенье, можно выспаться, но снова её охватила паника, последнюю неделю не дающая ни заниматься, ни есть, ни спать. Она спряталась под одеяло с головой. Глеб не звонит ей после возвращения из Ленинграда, в школе избегает её. Шура давно, в Ленинграде, поняла почему, поняла и что разбудило её среди ночи, и теперь всячески изворачивалась, чтобы не уложить в слова то, что поняла. И сейчас она видит взгляд Глеба, когда Даша уходит от них по мрачной улице в Ленинграде. Вот он нелепо улыбается, когда Даша неожиданно появляется в комнате. Вот щурится близоруко, пытаясь поймать Дашин взгляд в поезде, а та болтает с Фёдором и не обращает на Глеба никакого внимания…
Глеб любит Дашу!
Память услужливо восстанавливает их первые встречи с Глебом. Глеб расспрашивал её о прежней школе, о новой школе, о ребятах, о Даше! Получалось, она только и говорила что о Даше: о её архитектуре, о её комнате, в которой стены увешаны корягами, а стол и пол уставлены выдуманными Дашей домами и макетами городов; о Дашиных детских проделках, о её неистощимой фантазии и энергии. Лишь теперь Шура видит, как он слушал её!
Он и тогда уже любил Дашу.
Шура откинула одеяло, села. Не успела опустить ноги на пол, раздался шорох, и в дверную щель проскользнул Бум. Пёс ткнулся ей в колени, стал лизать, тёрся мордой о колени и руки. Шура спрятала лицо в его шерсти.
Тогда зачем Глеб стал встречаться с ней? Зачем больше года был рядом? Зачем целовал в Торопе и звал замуж, как только они окончат школу? Что она сделала ему плохого, разве она заслужила такое?
Она вспомнила его брезгливый вопрос «Зачем тебе одноглазый?» и ещё крепче обняла Бума.
Благородный и начитанный подлец! Сколько фильмов об этом!
Но легче от того, что она поняла, не стало. И чем дальше, тем больше терялась в сомнениях: не может быть, чтобы он врал ей! Как же быть тогда с их общими книжками, театрами и прогулками, а зачем он звал её замуж? Он не врал! Он её познакомил с матерью! Он полюбил Бума. Он ей рассказывал об отце…
Шура забралась обратно в постель, а пёс улегся подле, поднял к ней морду и смотрел на неё блестевшим в лунном свете глазом. И она успокоилась. Случилось недоразумение, Глеб вернётся к ней. Даша ни при чём, ей Глеб не нужен. Шура повернулась на бок, подложила обе руки под щёку и совсем уже было задремала, как тот же толчок, что разбудил её давеча, снова отогнал сон.
Даша равнодушна к мальчишкам. Тысячу раз говорила, что хочет сказать своё слово в этой жизни. Так и говорила: или семья с пелёнками, соплями и кашами, или судьба в профессии! Даша хочет строить новые города, не нужна ей любовь! «Чёрт сделал меня девчонкой», — часто сетовала она. Да, у Даши типично мужской характер, она не разнюнится из-за парня. Чем больше Шура думала, тем больше успокаивалась: зачем Даше Глеб? Да она и не глядит в его сторону…
Глядит. Ещё как глядит! Шура вдруг вспомнила: была генеральная уборка, мыли, заклеивали окна, порошком оттирали стены и столы. Даша любила возиться с окнами, ей нравилось вылезать из окна и разглядывать сверху дома. Из их класса был виден Ленинский проспект. Даша тёрла стекло, и физиономия у неё была счастливая. К ней тогда подошёл Глеб, окончивший мыть свою стену.
— Давай я тебе помогу, — сказал хрипло.
Даша покраснела.
Это было так неожиданно и непонятно, что Шура ещё тогда удивилась: что с ней? Шура, наоборот, обрадовалась: вот же какой внимательный этот Глеб — решил помочь её близкой подруге.
Даша долго не отвечала, потом тихо сказала:
— Спасибо, я сама.
Глеб отошёл, а Даша закусила губу и всё терла одно и то же место, и лицо у неё стало незнакомое.
Случай вроде пустяковый, а вот припомнился. Даша явно была тогда не в своей тарелке. Что же теперь? Произошло что-то в Ленинграде, что-то, чего она, Шура, не заметила.
Даша любит Глеба! Теперь она точно знает, она уверена: Даша любит Глеба.
«А как же я без него? — испугалась она. — У Даши архитектура, у меня только он… Любую математику заброшу куда подальше».
Едва дождалась утра. Не умывшись, не позавтракав, вышла с Бумом на улицу.
Бум носился по скверу, она стояла около телефонной будки и смотрела, как Бум летит от куста к кусту, от дерева к дереву, как внимательно, подолгу обнюхивает каждый куст и каждую лавку. Раньше так просто было набрать номер, обязательно на ночь она звонила Глебу и утром в воскресенье звонила. И он ей звонил. Так просто!
