— Это был Ларраби? — спросил прокурор.
— Да. Пастор всего себя отдавал людям. Он побеседовал ссудьей и добился, чтобы исполнение приговора было отложено на год. Он заставилменя поверить в себя, заставил что-то делать во имя большой цели. Он пробудилво мне честолюбие. Вначале я думала, что все его слова — чушь, но он мненравился, мне не хотелось обижать старика, и я старалась вести себя хорошо.Четыре года спустя я начала сниматься в третьестепенных ролях в Голливуде. Этобыли годы непрерывной борьбы, я бы давно сдалась, если бы не его письма, егосвятая вера в изначальное добро, заложенное в человеке.
— Я слушаю очень внимательно, — сказал Селби.
— Что случилось потом, вам хорошо известно. В течение года яоставалась на эпизодических ролях. Затем мне досталась роль с текстом. Режиссеррешил, что у меня есть данные, и я получила наконец главную роль.
На прошлой неделе Ларраби позвонил и сказал, что долженувидеть меня немедленно, но не может сразу приехать в Голливуд, так как у негоесть дела в Мэдисон-Сити. Он сообщил, что ему нужны пять тысяч долларов. Яотправилась в банк, сняла со счета пять тысяч в тысячедолларовых банкнотах иприехала в Мэдисон-Сити. Ларраби привез на продажу сценарий под названием «Дане судимы будете». В его основе лежал мой жизненный путь. Вы сами знаете,насколько этот сценарий безнадежен. Я объяснила пастору, что не имею отношенияк приобретению сценариев.
— Что произошло потом?
— Ларраби еще раз сказал, что ему необходимы пять тысячдолларов. Его близкий друг по имени Брауер испытывает финансовые затруднения.Ларраби обещал ему достать деньги. Он затратил несколько месяцев на этотсценарий и верил, что создал шедевр. Пастор считал, что с моей поддержкой легкополучит за него пять тысяч долларов. Я дала ему деньги и посоветовала этомудоброму человеку забыть о своем сценарии. Пусть он рассматривает эти деньги какзаем, сказала я.
— Это все?
— Все.
— Объяснил ли он, почему зарегистрировался в отеле подименем Брауера?
— Мистер Ларраби сказал, что у него в Мэдисон-Сити еще однодело и что человек, с которым пастор связан, просил сохранить его прибытие всекрете. Он сказал, что написал этому человеку из Ривербенда, тот позвонил в ответи предупредил, что мистеру Ларраби опасно регистрироваться под своим настоящимименем. Он посоветовал пастору, когда тот приедет в Мэдисон-Сити, взятьвымышленную фамилию.
— Ларраби рассказал вам еще что-нибудь об этом деле?
— Да. Тот человек интересовался, знает ли кто-то еще, чтомистер Ларраби писал ему. Мистер Ларраби ответил отрицательно. Человек заметил,что это прекрасно и пусть мистер Ларраби приедет тайно, не ставя в известностьдаже жену. Бедный пастор считал, что грех будет не таким большим, если онзарегистрируется под фамилией реального человека, а не под какой-нибудьвыдуманной. Поэтому он назвался Брауером, позаимствовал у него водительскиеправа и бумажник. Брауер же скрывался, опасаясь ареста за растрату церковныхденег или чего-то в этом роде. Он ждал в Лос-Анджелесе вестей от Ларраби.
— Значит, Ларраби сообщил, что он писал письмо человеку, скоторым встречался здесь?
— Да.
— И он не назвал этого человека?
— Нет.
— Даже не намекал?
— Нет.
— Послушайте, каждый раз, когда мы беседуем, вы утверждаете,что говорите только правду. И каждый раз это оказывается не совсем правда илинечто, совершенно противоположное истине.
Она молча кивнула в ответ.
— Как я могу верить в то, что сейчас вы говорите правду?
Ширли Арден подошла к нему и сказала:
— Разве вы не видите? Разве вы не понимаете, почему я такпоступаю? Вы были великолепны, абсолютно искренни, вы заставили меня уважатьвас. Я говорю правду только ради вас.
Селби задумчиво взглянул на нее:
— Вы можете остаться здесь до тех пор, пока я не разрешу вамуехать?
— Да. Я сделаю все. Все, что бы вы ни сказали.
— Кому известно, что вы здесь?
— Никому.
— Где сейчас Кашинг?
— Не знаю. Где-то скрывается. Боится, что все всплывет.
— Но чего же бояться ему?
Она ответила, не отводя глаз:
— Если история моей жизни станет известна, на всей карьереможно ставить крест.
— Все было настолько скверно? — спросил он.
— Да. Мало кто сможет это понять. Оглядываясь назад, я самамногого не понимаю. Ларраби утверждал, что я обладала слишком большой жизненнойэнергией, чтобы поступать, как все.
— Это вы снабдили Кашинга средствами для покупки гостиницы?
— Да. Я держу этот номер. Он мой. Его никогда не сдают. Яприезжаю сюда, когда пожелаю, и использую как убежище, когда хочу отдохнуть.
— А Ларраби знал что-нибудь об этом номере?
— Нет. О нем не знает никто, кроме отца и Бена Траска.
— Но как пастор ухитрился найти вас здесь, в отеле?
— Не знаю. Он заметил меня, когда я входила в номер, и решилпостучать. Для меня он был как крестный отец.
— Пастор знал вашего отца?
— Нет. Они не встречались. Вернее, он знал его лишь каквладельца отеля.
— Но он что-то должен был знать о вашем отце.
— Да. Он слышал кое-что… очень давно… не очень хорошее.
— Каково прошлое Кашинга?
Она пожала плечами:
— Достаточно скверное. Наверное, много можно сказать в егооправдание, но вряд ли кто-то захочет понять. Однако он мой отец и сейчас ведетчестную жизнь. Теперь вы видите, в какое я попала положение? Я была вынужденаврать, попытаться сделать все, чтобы увести вас в сторону. Сейчас я чувствуюсебя очень виноватой перед вами. Правда, я изо всех сил старалась подсказатьвам настоящее имя покойного и его местожительство. Я думала, что вы найдете накарте все названия, в которых содержится слово «ривер», и проверите, не пропалли где-нибудь пастор.
— Да, наверное, я бы так и поступил, если бы не открыласьиная возможность.
Он принялся мерить комнату шагами из угла в угол. Актриса несводила с Селби глаз.
— Вы понимаете теперь? — спросила она.
— Да.
— Я не могла вести себя иначе. Вы же можете посмотретьтеперь на все с моей позиции?
— Да, я могу посмотреть с вашей позиции.
