Глава 1
На востоке за горами, отделяющими тучную землю фруктовыхсадов от пустыни, зарозовели полосы света.
Ночь была холодной, хотя не настолько, чтобы нужно былозажигать костры. Легкая изморозь покрывала низину — сухое песчаное старое руслореки, которое пересекала эстакада железной дороги.
Издалека, с окруженного каменными стенами плоскогорья,доносился хриплый лай тракторов: несмотря на холодную погоду, фермерские плугиуже вгрызались в плодородную почву.
Рассвет еще только подступал, но в гуле тракторов ужеслышалась усталость. Их ровное, монотонное гудение, наполненное непроходящимпереутомлением, казалось, говорило о том, с каким трудом фермерам приходитсявырывать из этой земли все необходимое для жизни. Ветра не было. Предрассветныйхолод ледяной рукой держал землю.
Розовевшее на востоке небо разгорелось до алого ипревратилось в золотое. В сухом русле реки обозначились неясные серые контурыпредметов, еще не расцвеченные красками. Облака становились все ярче. Черезседловину восточных гор пробилось наконец достаточно света, и все предметыстали ясно видимы.
Тело лежало под эстакадой, чуть в стороне. Одежда человека,скатка одеял, виднеющаяся примерно в пятидесяти футах, — все было покрытоинеем. Нелепая, неестественная поза трупа свидетельствовала о внезапной смерти.Солнце уже перевалило через горную вершину и рассыпало над землей свои холодныекрасноватые лучи, но серое русло, покоившееся в тишине, все еще было наполненохолодом, тенями и смертью.
Пушистый кролик, быстрый и безмолвный как тень, выскочил изполынных зарослей и бросился в кактусы, помедлил в укрытии и оглянулся назад,на противоположный берег, где маячил силуэт койота. Койот припал на задниелапы, задрал голову, и из напряженно вздувшегося горла полилось звучноестаккато, взвивавшееся все выше и выше, и сухое русло наполнилось адскойкакофонией звуков.
Пушистый кролик выскочил из зарослей кактусов и бросился кболее высоким склонам западного берега, где уже можно было поймать первыесолнечные лучи. Встав на задние лапки, он ловил своими чуткими ноздрями запахнежных побегов сочной дикой зелени, которая окаймляла обработанную полосуземли.
Перескакивая русло, кролик неожиданно остановился — в десятифутах от тела. Секунду он стоял совершенно неподвижно. Затем уперся заднимилапками в песок и кинулся прочь длинными зигзагообразными прыжками.
Солнце осветило зубчатые вершины гор и начало свое медленноевосхождение в синевато-черный свод неба Южной Калифорнии. Солнечные лучи,прогревая рельсы, заставляли сталь пощелкивать, высекая из них огненные искры.Поднявшийся легкий ветерок доносил запах свежевспаханной земли до ноздрей,которые уже не могли его ощутить.
С востока донесся грохот приближающегося поезда.
В морозном воздухе резко и отчетливо звучали протяжныесвистки локомотива на подъеме. Через несколько минут рельсы загудели поддлинной вереницей пропыленных пульмановских вагонов, тащившихся позади мощноголокомотива. Поезд качнулся на кривизне и слегка замедлил ход перед эстакадой.Очертания пара, пробивающегося из шипящего предохранительного клапана, четковырисовывались в воздухе. Дым, выходящий из трубы, казался густым, что говорилоо холоде и сухости воздуха.
За милю от этого места в лучах утреннего солнца сверкалМэдисон-Сити. Экспресс на ограниченной скорости с лязгом и грохотом двигалсячерез эстакаду.
Внезапно кочегар, высунувшись из окна, замер, внимательновглядываясь во что-то, схватил за плечо машиниста и указал вниз на скрюченноенеподвижное тело.
Экспресс не останавливался с Мэдисон-Сити, только сбрасывалтам скорость до двадцати миль в час. Каждое утро точно в семь тридцать восемьсостав медленно громыхал через город. Достигнув окраины, он вновь набиралскорость, готовясь к последнему пробегу до Лос-Анджелеса.
Несколько человек стояли на платформе, наблюдая заприближением поезда, — один мужчина приготовился поймать мешок с почтой,который сбрасывали с поезда на платформу, другим хотелось увидеть мелькавших вокнах пассажиров — кое-кто из них уже приступил к раннему завтраку, — чтобыхоть на миг пережить ощущение путешествия.
Когда поезд, постукивая на стрелках, проходил через станцию,машинист дал несколько коротких, быстрых свистков. Начальник станции вышелполюбопытствовать, в чем дело. Увидев вытянутую из будки машиниста руку, онподошел поближе к пути и протянул свою левую руку. Когда локомотив прогромыхалмимо, кочегар аккуратно опустил легкий бамбуковый обруч прямо в руку начальникастанции. Тот развернул записку, прикрепленную к обручу, и прочитал:
«Под эстакадой 693-А лежит тело человека. Скатка одеял —около 50 футов позади тела, к западу. Передайте властям».
Быстро подойдя к телефону, начальник станции полистал потрепанныйтелефонный справочник, нашел номер окружного прокурора и тут же завертел диск.
Гарри Перкинс, коронер и общественный контролер округаМэдисон, был также владельцем городского похоронного бюро. Его квартиранаходилась над похоронным заведением. Он пребывал в уединении своего жилища, ипотому его костистое лицо смягчилось, на нем появилось выражение юмора, сменивобычное, соответствующее его профессии выражение сосредоточенной мрачности. Ончитал юмористическую полосу «Кларион», когда зазвонил телефон. Взяв трубку,коронер выслушал сообщение начальника станции.
— О'кей, я немедленно выезжаю. Примерно минут десять лучшеникому ничего не говорить, я хочу быть первым на месте происшествия.
Он позвонил своему помощнику, который спал в задней комнате,и сказал:
— Разогрей мотор, Сэм. Я буду через минуту. В миле отгорода, к востоку, в старом русле что-то случилось.
Похоже, что делом придется заниматься нашему округу.
Бродяга, которого, вероятно, столкнул с эстакады поезд.
Когда помощник вышел, Перкинс немного помедлил, дочитываяполосу и улыбаясь, прежде чем заменить философскую улыбку деловым,профессионально серьезным выражением.
Глава 2
Сильвия Мартин, репортер «Кларион», вошла в личный кабинетДуга Селби с уверенностью старого друга.
Ее жакет и юбка, обрисовывая контуры юной женственнойфигуры, в то же время производили впечатление деловой элегантности.
Когда она вошла, молодой прокурор округа Мэдисон,нахмурившись, читал какую-то книгу по юриспруденции. Он поднял на нее глаза,улыбнулся, показал жестом на стул и снова с хмурым видом уставился в книгу.
Сильвия одобрительно смотрела на Селби, изучая его профиль.Свет из окна падал на зачесанные со лба назад волосы. Лоб плавно переходил влинию носа с высокой переносицей. Рот чувственный и хорошей формы, но челюстьбыла челюстью борца. Ответственность наложила на прокурора отпечаток зрелости,и Сильвия, которая знала Селби задолго до того, как он принял этот пост, икоторая частично способствовала его избранию, не могла не заметить, как онизменился. И в глубине ее блестящих глаз появилась какая-то задумчивая грусть.
