для его не совсем законных делишек, вовремя вспомнил, что Жоффруа оказался на мели – дела в его поместьях шли так худо, что дальше некуда. В конечном итоге его братья ушли воевать, став наемниками в войске Рено де Даммартена, а он сам на развалинах прошлого благополучия продолжал влачить жалкое существование полунищего сеньора, запутавшегося в долгах.
Беды начались после того, как умер его отец, а затем мать, которая умела крепко держать в руках обширное хозяйство семейства де Люси, в отличие от своих бестолковых сыновей, больше склонных к грубым забавам и пьянству, нежели к руководству фамильными поместьями. К счастью, сестру удалось удачно пристроить, выдав замуж за вполне состоятельного сеньора, старше нее почти на двадцать лет.
Ее муж и впрямь оказался для сестры подарком – был с нею добрым, мягким и нежадным. Чего нельзя было сказать в отношении всей остальной семьи де Люси. Уважаемый сеньор считал братьев бездельниками и наотрез отказался ссуживать их деньгами. Он не сомневался, что они их просто промотают. И был прав.
Жоффруа де Люси оказался превосходным помощником. Эсташ назначил его шателеном (кастеляном) – управляющим замком и прилегающими к нему территориями. Естественно, Жоффруа, как и его друг детства, не забывал и про свой кошелек – подбирал все те крохи, что просыпались из ладоней Эсташа. Но проделывал все так ловко, что к нему даже у опытного в таких делах эконома, который зубы съел на различных аферах сенешалей и придворных, не возникало никаких претензий.
Благодаря графской службе он поправил дела в фамильных поместьях и даже рассчитался с долгами, хотя это оказалось нелегко и чересчур накладно. В связи с этими обстоятельствами Жоффруа де Люси по-прежнему был беден, но его воодушевляло то, что впереди есть время туго набить свой кошелек, в котором сейчас бренчала мелочь.
– Беда! – выпалил Жоффруа, переводя дух; видно было, что он не шел, а бежал. – Эсташ, нам конец!
– Возьми себя в руки! – Эсташ нахмурился. – Что стряслось?
– Граф назначил расследование, которое касается твоих трат!
– Ну и что с того?
– Как это – что? Если докопаются, что часть денежек ушла налево, ни тебе, ни мне несдобровать!
– Не переживай. По бумагам у меня все в порядке.
– А на самом деле?
– Истинное положение вещей тебе известно не хуже, чем мне! – сердито ответил Эсташ.
– Понятно… – буркнул Жоффруа. – Пора мылить веревку для виселицы…
– Мы с тобой дворяне, поэтому нас не повесят, а просто отрубят головы.
– Спасибо, успокоил…
Эсташ на какое-то время погрузился в раздумья. Жоффруа не мешал; он с тревогой смотрел на старого друга, стараясь понять, что тот замышляет. А в том, что Эсташ в данный момент прикидывает, как выйти сухим из воды, избежав графского гнева, он совершенно не сомневался.
Его напарник по разным каверзам, которые они устраивали в детстве, несмотря на свою бесшабашность, всегда имел запасной план, позволявший обоим сорванцам избежать порки. Эсташ даже в юные годы отличался предусмотрительностью.
Наконец Эсташ покривился, словно съел кислый плод яблони-дички, и молвил:
– Вот что, Жофф. Беги на конюшню, седлай наших лошадей, а возница пусть приготовит фургон. Спрячешь в нем побольше разного оружия (ты знаешь, где оно припрятано) и провианта и выбирайся за стены замка. Стража не должна тебя остановить. Но ежели что-то пойдет не так, ссылайся не на меня, а на приказ графа. Тебя пропустят, ведь ты пока вне подозрений.
– Понял. Значит, ты предполагаешь…
– Ничего я не предполагаю! – рассердился Эсташ. – Просто разумная предосторожность не помешает. В замок не возвращайся, пока я не пришлю к тебе гонца. Возницей возьмешь нормандца Вадарда. Он надежный человек, к тому же сводный брат лесничего Юбера Майгро, у которого ты и остановишься. Лошадей, повозку и оружие спрячь. Сам зря не высовывайся. И поторопись!
Юбер Майгро был превосходным лесничим. Он родился на севере Нормандии, поэтому получил прозвище Нордвинд – Северный Ветер. Лесничий был грозой для браконьеров и всегда налетал на них неожиданно, в самый неподходящий момент, – и впрямь как ветер. При этом был крут на расправу, но нарушителей закона на графский суд не отдавал, за что люди были ему очень благодарны, потому что Рено де Даммартен был беспощаден.
Никто лучше Майгро не знал, где таится крупная лесная дичь. Граф был очень доволен своим лесничим, но однажды Юбер дал маху – добил оленя, которого подстрелили браконьеры, а мясо забрал себе. Тут-то его и прихватили графские стражники.
За охоту на оленя наказывали так же строго, как и за убийство человека. Лесничего вполне могли казнить, несмотря на все его заслуги, и Юбера спасло лишь то, что стражники нашли браконьера, терпящего сильную нужду виллана, который отважился подстрелить животное в графских охотничьих угодьях. Но все равно свою порцию от «щедрот» графа Майгро получил. Ему так исполосовали спину нагайками, что он отлеживался почти месяц, едва не отдав Богу душу.
Охота для рыцарей и баронов была не просто способом убить время. Это была страсть, страсть неуемная, часто доходящая до исступления, так что Церкви порой приходилось ее осуждать по многим причинам. Прежде всего потому, что знатный человек, вечно рвущийся в лес, забывал обо всем, вплоть до церковной службы. А также из-за того, что жестокость законов, регламентировавших занятие охотой и делавших из сеньориальных лесов и дичи нечто священное и неприкосновенное, стала настоящей напастью.
Вилланы не имели права защитить ни себя, ни свой урожай от диких зверей. Несколько лет назад жители острова Ре даже приняли решение покинуть его из-за ущерба, причиняемого им водившимися там в изобилии оленями. Дело дошло до того, что они не могли ни снять урожай, ни собрать виноград.
Сеньором острова был Рауль де Молеон. Сопровождаемый плачущими жителями, к нему направился аббат монастыря Богоматери в Ре, умоляя отказаться от своего права охоты. Рауль согласился охотиться на острове только на зайцев и кроликов. Но сеньоры ничего не давали просто так. Вилланам пришлось платить Раулю де Молену по сто двадцать денье за каждую четверть собранного винограда и за каждое сетье[54] пшеницы.
Законодательство Филиппа Августа на этот счет было почти таким же жестоким, как и законы английского короля Генриха II. Были введены в силу лесные ордонансы, в силу которых всякому человеку, признанному виновным в том, что он охотился в королевских лесах, выкалывали глаза и уродовали конечности.
Справедливости ради следует отметить, что охота для сеньоров и рыцарей была не только удовольствием, школой верховой езды и подготовкой к войне, но и необходимым источником пропитания. Эти воины – от отца до сына охотники и отменные едоки – мало
