глаза. Дышать… вдох-выдох… вверх-вниз… не думать, не слышать… сосредоточиться на дыхании… Когда при посадке самолет стал заходить на второй круг, совсем рядом шарахнула молния, и «Боинг» ощутимо вздрогнул. Теперь, кажется, рыдали все.
Но они сели.
Успев вымокнуть под проливным дождем за какие-то минуты, пока садились в автобус, они быстро прошагали через аэропорт и вышли на улицу к череде желтых такси. Здесь, слава богу, был навес.
Рики, сощурив глаза, рассматривал машины. «Не хотелось бы встретить знакомых, а то придется придумывать. Как это – вчера только улетел к тетушке, а нынче вот он я, здравствуйте-пожалуйте, да еще и не один». Он повернул в другую сторону.
– На автобусе доедем.
– А куда доедем? – спросила Чико.
Действительно, куда? Не тащить же ее к себе.
Он вспомнил, что в бумажнике лежит простая белая карточка – ключ от лифта в студию Нини. Уже девятый час. Пока доедут, будет начало десятого. Хозяйка сегодня вряд ли вообще заявлялась в мастерскую. Шансы нарваться на нее стремятся к нулю. Там и переночуют. Всяко ночью, да еще в такую непогодь, никто в море не пойдет, сколько денег ни сули. А завтра посмотрят. Завтра – для завтра.
Автобус плыл батискафом сквозь ночь и дождь. Почти не останавливался. Его обитатели стремились в город, сидели, нахохлившись, утонув глазами в светящихся экранах своих смартфонов. Мокрые сумки и чемоданы собаками жались к хозяйским ногам. Измотанная Чико дремала, опустив голову на плечо спутника. А тот смотрел в окно, отмечая знакомые изгибы дороги. Сколько он поездил тут на своем верном «BMW M», надежном спортивном байке. Классная тачка, не чета угнанному нынче пиццевозу. Фонари рассеивали свет сквозь влажную пелену, которая колыхалась вуалью. Иной раз к дороге спускались дома, и тогда были видны освещенные окна и в них – переливающиеся пестрыми огоньками рождественские елки.
Они вышли на конечной, почти в самом конце длинной столичной гавани, где, вздыхая и едва покачивая многоэтажными боками, коротали ночи круизные лайнеры. Нужно было обойти край, охваченный полукольцом узкого мыса с притулившейся на скалах крохотной крепостью. Некогда она была форпостом в непрестанной борьбе берега против пиратов, а нынче годилась лишь на фон для туристических селфи. Именно к ней, видимая лишь с океана, и была пристроена мастерская Нини.
До лифта они добрались, промокнув до нитки. И первое, что сделал Рики, поднявшись в мастерскую – стащил через голову свитер вместе с прилипшей к нему футболкой. А потом снял промокшие джинсы, оставшись в одних трусах. Меньше всего сейчас он собирался думать, как отнесется Чико к его обнаженке. И если это выгонит ее из зоны личного комфорта, пусть разбирается с этой проблемой сама, он зарабатывать радикулит не собирается. Он старательно развешивал мокрые тряпки по стульям, выставленным вокруг большого стола, за которым хозяйка-дизайнер принимала клиентов и на котором раскладывала листы своих проектов.
Его напарница с явным удивлением рассматривала студию. Открыла дверь на террасу, где дождь заливал лежаки, плетеные пластиковые кресла и стеклянные столики, а за прозрачным ограждением чернел провал океана. Где-то внизу невидимые волны с рыком и воплями кидались на скалы. Вернулась, вышла в кухоньку – маленькую, но, как считала Нини, абсолютно необходимую в мастерской: «А как же! Выпить с потенциальным заказчиком бокал вина или чашку чая – это святое. Сближает. Ну и перекусить самой, не выскакивая в город, очень правильно. Нечего зря время терять, в сутках больше двадцати четырех часов не наскребешь!» За мастерской находилась спальня, из тех же соображений – экономить время – совсем уж крошечная, с неширокой кроватью и тканым марокканским ковром во всю стену у изголовья, еще пара то ли табуретов, то ли барабанов дополняли обстановку. Тут же была единственная запертая дверь. За ней, в самом конце этой недлинной анфилады, была святая святых – собственно мастерская. Там Рики не бывал никогда, да и Карма вряд ли – тайны своего творчества Нини берегла и никого в них не посвящала.
Рики открыл холодильник, проинспектировал скудное содержание полок.
– Чаю или покрепче?
– Что?
Чико заглянула в кухню.
– А, чаю, конечно… А в душ можно?
Он махнул рукой в сторону спальни:
– Туда. И это… Ты бы сняла мокрое. Затемпературишь, и что тогда?
– А что я надену? У тебя тут есть во что переодеться? Сам-то чего не оденешься?
Она посчитала, что это его дом. Сказать ей, что ошиблась? Может, и не стоит – кто знает, как она себя поведет. Сейчас вроде спокойна, шарится себе по периметру, как любопытная кошка.
Он задумался буквально на пару секунд, вытаскивая на стол хлеб и сыр. Потом пошел в спальню, сдвинул дверцу стенного шкафа. Рассчитывать на полный гардероб не приходится, но должна же Нини держать тут хоть какие-то тряпки. Повезло – на полочках были аккуратно сложены черные спортивки, худи и несколько черных футболок. Как в магазине. На вешалках висели три пиджачка: шелковый, хлопковый и еще какой-то блестящий. Черные. Нини одевалась только в черное, допустимым считала алый шарфик или красную майку под черный блейзер к черным же брюкам.
Ее дед с бабкой в свое время приехали с Корсики, и Нини, несмотря на влитый в вены мощный поток португальской крови, считала себя корсиканкой, даже язык изучала. Не французский, а корсу, разновидность итальянского, почти забытый на самом острове, но модный среди выходцев с Корсики. Найти нынче курсы в интернете не сложно, а чему тебя учат и имеет ли это отношение к настоящему языку – бог весть, да и не важно. Важны процесс и ощущение причастности.
Он взял с полки две одинаковые футболки и две пары трикотажных штанов. Прикинул – ему должно быть впору, Нини такого же роста, как он. А вот его высокой спутнице штанцы будут коротковаты. Но это не важно.
Чико стояла под душем. Она изрядно замерзла под дождем, и теперь пустила воду погорячее. Мокрые джинсы, свитер и непродувашка валялись кучей на полу, на закрытой крышке унитаза лежали чужие вещи, которые она собиралась надеть.
Вчера она так же стояла под струями в номере гостиницы. Боялась выйти и увидеть голого мужика, который, возможно, потребует от нее того, чего она не хочет… не может… Прошли сутки. Все повторяется: чужая территория, чужой душ и там, за дверью, чужой мужик, практически голый. Почему сейчас это ее совершенно не беспокоит? Она страшно вымоталась – поэтому?..
Она хочет есть. Она вообще ела сегодня?
Она ужасно хочет спать. Все равно на чем. Кровать, диван, ковер на полу – сгодится все.
И она боится. Того страшного рыжего убийцу, что гонится за ними и за ее братом. После всего этого на привычные страхи ее уже не хватает. Потенциально опасный мир за стенами? Она промчалась сквозь него: такси, бег по подземелью, ворованный мотороллер, самолет, грозивший рухнуть в океан.
Этот лысый человечек, который заговаривал ей зубы утром, когда от простой ходьбы по пустому городу ее коробило, тащил за руку, обнимал, ругал, решал ее проблемы. Может быть, дело в нем? Или это в ней самой что-то изменилось? Срослось, склеилось, разорванное пять лет назад? Срослось насовсем или на время?
Вода стекает по плечам – теплая, как ласковый летний дождик.
Дождик капает из пустого голубого неба, на котором ни одной тучки. Это так забавно. Девочка шлепает босыми ногами по лужам. Лужи тоже теплые – асфальт нагрелся, пока не начался дождик. По нему невозможно было ходить – таким он был горячим. Можно было только быстро бежать. А теперь так приятно опустить сожженные ступни в воду! На втором этаже блочного дома открывается окно, женщина выставляет ладонь, ловит капли – проверяет, сильный ли дождь, – потом кричит: «Аня-а-а! Обедать! Домой!» Девочка бежит к подъезду. Спешит домой.
«Я пришла домой», – думает Чико, надевая чужую футболку в чужой ванной чужого дома в чужом городе.
* * *
– Чико, тебе хлеб с сыром или с ветчиной?
Рики вывалил все, что нашел в холодильнике, на большое блюдо с затейливым восточным узором, устроился с ним и бокалом красного вина на кожаном белом диване – стильном, в виде морской гальки огромного размера,
