к последнему аккорду из двенадцати нот — одиннадцати, если не считать контрабас, — зеркально отражающему аккорд из двенадцати нот в начале, моя левая рука, лежащая на нотах, дрожит.
— Пропустим все повторения? — спрашивает Пирс.
— Только не в скерцо, — говорит Билли.
Определившись с темпом, они играют анданте; проблем немного, так что они не останавливаются. И вот третья часть, скерцо, и полный провал.
Проблема с первой же фразой. У Пирса с Эллен три быстрые восьмушки в затакте, после чего идет четвертная — сильная доля, на которую вступают все.
Они пробуют раз, второй и еще, но никак не могут вступить вместе. Нет смысла продолжать как раньше. Эту проблему надо решить. Джулия, я вижу, все больше и больше нервничает, остальные скорее недоумевают. Раз она так хорошо играла раньше, ясно, что дело не в ее музыкальных возможностях.
— Всегда трудно играть впервые с незнакомой группой, — говорит Билли.
— Пять минут перерыва, — предлагает Пирс. — Мне нужно покурить.
— Тут можно курить? — спрашивает Билли.
— Почему бы и нет? Ну ладно, я выйду.
— Пойду размять ноги, — говорит Эллен несколько озабоченно. — Идешь?
— Да, — говорит Билли. — Хорошая идея. Да.
— Я останусь, — говорю я.
Джулия ничего не говорит. Она, кажется, замкнулась в себе, чтобы отдалиться от меня, от всех нас.
Мои собственные страхи рассеиваются. Оставшись один на один, я спрашиваю:
— Ты надела слуховой аппарат?
— Да, в одно ухо. Это помогло в начале, но он мне мешает, искажает высоту звуков. И я не могу его настроить так, чтобы никто не заметил, поэтому я его просто выключила после первой части. И потом во второй части мне было сложно, так что я его снова включила в паузе. Но теперь он меня полностью запутал. Я уверена, когда будет контрабас...
— Это не решит проблему в начале скерцо, — тихо говорю я. — Или где там она еще появится, эта фраза.
— Это правда. Может, мне надо просто признаться...
— Подожди пока. Ни в коем случае. Это тебе не поможет, а породит кучу других проблем. Просто расслабься.
Джулия улыбается с грустью:
— Это как сказать: «Не думай о белой обезьяне». Гарантированный обратный эффект.
— И не обижайся на Эллен.
— Я не обижаюсь.
— Послушай, Джулия, если ты получаешь всю информацию о темпе и затактах визуально, может, просто вынь слуховой аппарат. Я и без того не понимаю, как ты успеваешь реагировать на звук, особенно если он искажен.
— Возможно.
Похоже, Джулию не убеждает совет человека, который даже не представляет, что она слышит, а что нет.
Я ее целую.
— Вот. Попробуй со мной. Тебе нечего терять. — Я вынимаю скрипку, быстро натягиваю смычок и даже особо не настраиваясь, даю ей темп кивком головы и играю первую фразу.
После нескольких попыток у нас получается — по крайней мере, намного лучше, чем раньше.
Джулия не улыбается. Она говорит просто:
— Другие предложения?
— Да. В анданте, когда все играют по шесть нот в такте, а у тебя триоли на каждую из них, ты немножко замедляешь. Они попробовали тебя сдвинуть, но ты на них не смотрела.
— Но это же я вела, — говорит Джулия.
— Плелась сзади. — Я смеюсь, и она тоже. — Давай попробуй со мной, — предлагаю я; и мы играем.
— Это хорошо, — говорит Пирс.
Я подскакиваю, и Джулия тоже вздрагивает. Я не заметил, когда он вернулся.
— Продолжайте, — говорит Пирс.
— Забыл зажигалку? — раздраженно говорю я.
— Что-то вроде того, — миролюбиво отвечает Пирс, выходя.
Репетиция продолжается, когда все возвращаются. Они играют скерцо без проблем и проходят четвертую и пятую часть.
В конце Пирс говорит:
— Неплохо, неплохо. Но я бы предпочел проработать детали, когда у нас будет контрабас. Так что давайте закончим с «Форелью». Надеюсь, ты не возражаешь, Джулия. Квартет должен еще пройти пару пьес, и мы немного ограничены во времени. Когда Билли договорится о встрече с Беном Флэтом — предположим, что он согласится, — я всем сообщу. Кажется, у меня нет твоего номера, — говорит он, повернувшись к Джулии.
— Можешь послать мне факс? — спрашивает Джулия. — Телефон мне мешает сосредоточиться, когда я занимаюсь, а сейчас это почти все время.
— У тебя нет автоответчика? — спрашивает Пирс.
— Факс будет лучше, — говорит Джулия, спокойно кивая, и дает ему свой номер.
4.21
Пирс живет на Уэстборн-парк-роуд, на краю облагороженного района, в подвальной студии. Потолок нехарактерно высок для подвала, что удачно, особенно учитывая рост Пирса. Над ним размещается агентство путешествий, предлагающее в основном дешевые туры в Португалию; с одной стороны от агентства — пицца навынос, с другой — газетный киоск. Напротив — массивная высотка, а рядом — темно-кирпичный жилой дом.
Пирс пригласил меня к себе выпить и теперь открывает бутылку красного вина. Он гостеприимен, но выглядит обеспокоенным. Репетиция была вчера.
— Летом на эту стену падает вечерний свет, — говорит Пирс.
— Разве это не северная сторона? — спрашиваю я.
— Вроде да, — рассеянно отвечает Пирс. — Я купил эту квартиру у художника. — Потом, проследив мою мысль, добавляет: — Ты прав, это странно. Свет идет оттуда в течение нескольких минут на закате посреди лета. Может быть, он отражается откуда-то. Чудесный красноватый блик. В прошлом году газетчик приковал к забору огромный железный бак, и света стало меньше. Очень раздражает.
— Может, с ним поговорить?
— Я говорил. Он сказал, что люди начали воровать газеты и журналы из-под его двери и у него не было другого выхода. Не надо, наверное, так оставлять, хотя бы попросить его отодвинуть от моего окна, но... — Пирс пожимает плечами. — Ты знаешь, о чем я хотел с тобой поговорить?
— Нет, я думал, у нас свидание!.. Да, я знаю. Уверен, что знаю.
Пирс кивает.
— Скажи мне, я не понимаю. Что именно не так с Джулией? Она чудесная пианистка, она так музыкальна; ты понимаешь, о чем я. С ней очень приятно играть, но мы все в недоумении... Не то чтобы напуганы или что еще, но, ну, ты можешь объяснить, что произошло в начале скерцо? Просто случайная странность?
Я делаю глоток вина.
— Это ведь разрешилось, да?
— Ну да, — устало говорит Пирс.
— Я гарантирую, что, когда к нам присоединится Бен Флэт, большинство проблем отпадет.
— К нам? — говорит Пирс с улыбкой.
— Точнее, к вам.
Возможно, Пирс заметил следы сожаления. Как бы то ни было, он кладет меня на лопатки следующими словами:
— Я хочу, чтобы в «Форели» на скрипке играл ты.
— Не может быть!
Мой непроизвольный возглас, конечно, означает «Да!».
Указательным пальцем правой руки Пирс постукивает по узкой серебряной зажигалке.
— Я всерьез, — говорит он.
— Но ты же ее так любишь, Пирс! — восклицаю я, вспоминая, что произошло, когда Николас Спейр издевался над «Форелью».
— Что на самом деле произошло в перерыве? — спрашивает Пирс, избегая ответа.
— В перерыве?
— Ну, когда нас не было в зале.
Я пожимаю плечами:
— Ну, мы поиграли, попробовали немного другой подход к сложным местам...
— Что-то произошло, — говорит Пирс тихо. Потом: — Слушай, не обижайся, я хочу тебя спросить, но...
— Спрашивай.
— Тебя не пугает, что ты не сможешь это сыграть? Не пойми меня неправильно. Я имею в виду, что, играя в другом регистре, чем ты обычно...
— Ты имеешь в виду, удастся ли мне сыграть эти писклявые вариации в четвертой части?
Пирс смущенно кивает:
— Да, это, и другие куски тоже. Там ведь все очень слышно.
— Я справлюсь, — говорю я, не обижаясь. — Я играл его раньше, в колледже. Это было сто лет назад, но должно вспомниться. Но послушай, Пирс, я знаю, что ты очень хотел играть «Форель». Ты уверен, что готов на такую щедрость?
— Я не щедрый, — довольно раздраженно говорит Пирс. — Эту вещь можно сыграть либо гениально, либо никак. И это настоящий диалог между скрипкой и фортепиано. И в данный момент для меня облегчение — не играть ее. Я слишком много чем занят. И я полагаю, если «Музикферайн» готов принять одну замену, точно так же они примут и две.
— Чем именно ты занят? — спрашиваю я с улыбкой.
— Ну, — уклончиво говорит Пирс, — и тем и этим.
— И другим? — говорю я, не думая.
— Что?
— Прости, прости — просто первое, что пришло в голову. Машинально. Забудь.
— Странный ты, Майкл.
— Ну?
— Что «ну»?
— Чем ты эдаким занят?
— Я играю Концертную симфонию с «Академией святого Мартина в полях», и у меня грядет сольный концерт сразу после Вены, и Бах, на котором у вас всех свет клином сошелся.
— А у тебя нет?
Пирс разводит руками.
— Я только начинаю отходить от мысли, что он был навязан мне против воли. Вчера я почему-то это играл в два часа ночи. Оно как-то странно затягивает.
— Твои соседи по дому,
