ногах.
— Ну боже мой, — говорю я, раздраженный этим анализом моего характера, к чему Джулия всегда была склонна.
— Мой отец был совсем не в себе под конец, — говорит она. — Помню, я молилась о быстрой смерти. Каждый раз, когда мы его навещали, он казался все более злобным, все более запутавшимся. Под конец он даже не спрашивал про Люка. По крайней мере, он умер до того, как я потеряла слух. Был бы совсем комичный поворот: он не понимает меня, я не понимаю его.
Я протягиваю руку через стол и кладу ладонь на ее запястье. Ей, похоже, нравится, но потом она убирает руку.
— Наверное, лучше было бы ужинать где-то не тут, а подальше от дома, — говорю я. — Я буду держать руки при себе.
— Не в этом дело, Майкл. Очевидно же, что мы не просто друзья.
Когда наши тарелки убирают, я пробую сменить тему.
— Не беспокойся про репетиции, — говорю я.
— Ты там будешь, да? — спрашивает она.
— Конечно.
— Ты не то чтобы обязан.
— Но я буду потому, что хочу тебя услышать.
— Там такая чудесная партия для фортепиано.
— И для скрипки, — говорю я с сожалением.
— И для виолончели. — Она напевает кусочек виолончельной партии одной из вариаций.
Официант интересуется, будем ли мы кофе или десерт, но она продолжает напевать. Он стоит за ней. И, только заметив, что я смотрю на него, она понимает, что к ней обращались. Она поворачивается к нему, видит, что он готов принять наш заказ, и быстро говорит:
— Да, хорошо. Это-то я и буду.
Почти незаметно закатив к потолку глаза, с подчеркнутым терпением:
— Что именно, мадам?
— Что именно? О, прошу прощения, вы не могли бы повторить?..
— Эспрессо, капучино, латте, американо; без кофеина или обычный, — говорит он с демонстративными паузами между словами.
Джулия краснеет, но ничего не говорит.
— Итак, мадам?
— Спасибо, ничего.
— А десерт? У нас есть...
— Нет, спасибо. Принесите счет, пожалуйста. — Она немного тревожно отодвигает стул.
— Прости, — говорю я. — Прости, пожалуйста. Надо было ему что-нибудь ответить. Он невежа.
Она мотает головой.
— Он не мог знать, что происходит, — говорит она. — Я должна была ему сказать, что у меня проблемы со слухом, и попросить повторить. Первое, чему нас учат, — не стесняться этого. Почему мне это так невыносимо? Потому ли, что я не могу себе позволить, чтобы люди это знали? Или я просто трушу?
Официант приносит счет. Она платит, оставляя, как я замечаю, большие чаевые, и мы поднимаемся, чтобы идти. Но ей по-прежнему неловко.
Вечер кончается на этой неприятной ноте. Так что я предлагаю Джулии пойти ко мне, зная заранее, что ее ответ будет: она должна возвращаться домой к Люку. Но она согласна, по крайней мере, зайти в бар неподалеку — «У Жюли». Вечер ясный и теплый, и мы сидим снаружи, и к нам опять приходит счастье быть вместе. Мы поцеживаем кофе и алкоголь и делим десерт на двоих. Я благодарю ее, но не целую. Провожаю ее почти до дома, но, как она просит, не до самой двери.
4.20
— Я не поняла, — говорит Джулия, — что мы репетируем без контрабаса.
Пирс, Эллен, Билли и Джулия собрались на их первую репетицию квинтета «Форель» Шуберта. Нам удалось зарезервировать комнату для репетиций с неплохим роялем в Королевском колледже музыки. Пока что я просто зритель, но после будет короткая репетиция квартета.
Если бы я сообразил раньше, я бы понял, как отсутствие контрабаса может повлиять на Джулию: его глубокий ритмичный пульс в течение всей пьесы ей бы безмерно помог. Если бы я только предупредил ее заранее или принял какие-нибудь меры.
— Проблема в том, что наша контрабасистка в Вене, — говорит Эллен. — Ничего не попишешь. У нас с ней будет пара репетиций уже там.
— С ней? — спрашивает Джулия, немного удивленно.
— Да. Петра Даут, — говорит Пирс.
— Прошу прощения, я не ухватила ее фамилию. Как она пишется?
Я молчу и даю Пирсу ответить. Чем меньше людей с ней говорит, тем лучше.
— Д, А, У, Т. Ты ее знаешь? Я имею в виду твои связи с Веной...
— Нет, — говорит Джулия. — Но я ведь не вращаюсь в оркестровых кругах и не очень знаю контрабасистов.
— Ну что, начнем? — спрашивает Пирс.
— Пирс, — говорит Джулия, — прежде чем мы начнем, пара моментов...
— Ну-ну?
— У нас еще будет одна репетиция перед Веной, да? — спрашивает она нарочито спокойным голосом. — Мне бы хотелось, мне бы очень хотелось попробовать с контрабасистом. Я не думаю, что без контрабаса мы почувствуем пьесу по-настоящему.
— Хочешь, чтоб мы тебе нашли контрабасистку? — спрашивает Эллен; Билли на секунду поднимает взгляд от виолончели.
Джулия не ведется на провокацию.
— Мне не важно, кто именно это будет, — говорит она.
— Я тоже считаю, что нам нужна репетиция с контрабасом, — вклинивается Билли. — Это одна из немногих пьес, где меня поддерживают снизу, мне это нравится. Я могу спросить Бена Флэта, не хочет ли он с нами порепетировать.
— Он не будет против репетиции, хоть и не играет с нами концерт? — спрашивает Пирс.
— Мы с ним дружим, — говорит Билли. — Он будет готов помочь — просто так. С условием, что я не буду его заглушать в скерцо, ну и за пиво после. Много пива, — добавляет Билли.
— Билли, это замечательно, — говорит Джулия. — Спасибо вам всем.
— Завтра вечером я играю в оркестре в филармонии, так что я его увижу, — продолжает Билли. — Спросить его, готов ли он и когда он свободен?
Все кивают.
— Хочешь, я тебе буду переворачивать страницы? — спрашиваю я Джулию.
— Не беспокойся, Майкл, спасибо. Мне не нужны ноты, они будут меня отвлекать. Но можешь держать ноты на коленях и следить, так что если мы остановимся посреди части, ты сможешь мне подсказать, где вступить.
— Ты уверена, что не хочешь играть по нотам? — спрашиваю я.
— Очень даже уверена. Я их хорошо знаю. Надеюсь, что мы проиграем целиком для первого раза без остановок. Давайте так решим — если никто не возражает.
Пирс поднимает брови. Ее просьба скорее требование. Мы, струнные, привыкли общаться во время игры и счастливы вести и давать вступления, не заботясь об остальных, особенно когда, как в этой пьесе, трое струнных формируют кривую, за которой пианиста почти не видно.
— Ну хорошо, годится, — довольно любезно отвечает Пирс, хотя я знаю, что он не в восторге от указаний извне.
Я взглядываю на партитуру. И вижу много пауз в партии фортепиано, и беспокоюсь о вступлениях Джулии. Проходя без остановки по крайней мере первый раз, может, она лучше уловит время.
— Так нормально? — спрашивает Пирс, отбивая ритм. — ТУМ-ммм-умтата-татата-ТУМ?
— Не слишком медленно? — спрашивает Билли. — Что ты думаешь, Джулия? Это твоя вотчина.
— Темп allegro vivace62 — так что, может, немного больше vivace? — говорит Джулия, демонстрируя на рояле, какой именно темп она хочет.
Пирс кивает:
— Хорошо. Я дам одну четверть затакта. Готовы?
Я смотрю на Джулию с замиранием сердца. Она выглядит спокойно, ее глаза сосредоточены на музыкантах, не на клавишах и не на партитуре. Теперь я понимаю, почему так важно для нее выучить наизусть всю пьесу — все партии.
В то время как ее пальцы извлекают звуки из клавиш, ее взгляд переходит от Пирса к Билли — внимательно, будто она читает с листа. Их пальцы, их смычки, их дыхание — подают ей сигналы. В самом начале, где контрабас бы только низко гудел, ей все равно пришлось бы ориентироваться на них. Но дальше я вижу, насколько трудно ей приходится без басовой поддержки. И без сигналов, которые она получала бы, глядя на пальцы контрабасиста... без толку переживать. Мне кажется, будто я иду по канату над пропастью и слушаю птицу, взлетающую снизу и поющую надо мной, все выше и выше, — странный образ для пьесы, названной именем рыбы.
В ее соло она играет стаккато там, где часто слиговывают. Я полагаю это вариантом прочтения, но Эллен довольно резко поднимает голову.
— Повторяем? — спрашивает Джулия при приближении соответствующего места.
— Продолжаем! — восклицает Пирс.
Они играют первую часть насквозь. «Играют насквозь» — ничего не сказать; они играют чудесно. Но я так напряжен, что мне сложно радоваться этой красоте. В каких-то местах Джулия неожиданно ведет, чтобы избежать сложных сигналов, в каких-то смотрит на свои руки, так что я не понимаю, как ей удается оставаться в ритме с остальными. Когда они подходят
