полчаса мосты сведут, так что уедете. Вам такси вызвать?
– Сам доберусь, – сказал я. – До встречи.
За серой железной дверью было свежо и почему-то пахло морем. Сумрак белой ночи таял на глазах: где-то там, за высокими жестяными крышами, уже взошло солнце. В тесном скверике цвела сирень и верещали воробьи. За ними, прячась в тени кустов, следил рыжий котенок. Бомж выполз из подворотни, окинул меня пустым взором и побрел вдоль кирпичной стены по утренним своим делам.
Я сделал шаг по солнечной дорожке. Котенок выскочил из засады, зафыркал и выгнул спину, желая меня напугать. Мне стало смешно. Я заметил с удивлением, что совершенно не пьян. Ночь кончилась, и ночные вопросы больше не требовали ответов.
Сквозь щель меж домов виден был петропавловский шпиль. Солнечные молнии били в него и разливались расплавленным золотом. Сунув руки в карманы, я отправился туда. Я вдруг ощутил себя абсолютно свободным. Нет, я не поеду на такси, думал я. Скоро откроют метро. Мне все пофигу, я больше не боюсь спускаться под землю. Я сяду на «Горьковской», а оттуда по прямой, как стрела, синей ветке, – полечу домой. И когда на станции «Купчино» поезд вылетит из тоннеля на свет, я чуть не ослепну с непривычки. И даже внезапно поверю, что у этой истории еще может случиться счастливый финал – вот бы не ошибиться?
* * *
Солнце начинало припекать, и лужи таяли на глазах. Ветерок тревожил листья тополей, ветерок приносил с разных сторон знакомые запахи – перепрелой земли, мусора и свежесваренного кофе. Грузовая «газель» неспешно катилась к торговому центру. «Газель» на белом боку везла рекламу:
M&M’s. В любом месте веселее
Я посторонился и подождал, пока она проедет. Знакомые высотки обступили меня. В окнах верхних этажей отражалось солнце.
Прищурившись, я смотрел на крыльцо своего дома. Интересно было бы встретить здесь тебя, думал я. Таким, как раньше, в белых кедах и растрепанным. Будто ничего и не случилось. Просто так, в порядке продолжения чудес.
Срежиссировать сцену встречи не составляло труда. В плохом советском фильме мы синхронно и очень ловко обнялись бы, похлопав друг друга по плечу, не говоря ни слова и нечеловечески глядя вдаль, каждый в свою сторону, но оба – в счастливое будущее; в российском сериале про бандитов, который недалеко ушел от советского фильма, мы сделали бы то же самое, но не так ловко, потому что с одного дубля; в хорошем авторском кино не узнали бы друг друга и разошлись восвояси; в очень хорошем авторском кино отворилась бы вон та железная дверь, оттуда вышел бы киллер и пристрелил обоих.
Железная дверь отворилась. Оттуда вышел Савик Рогозинский. С его лица понемногу сползала остаточная брезгливость. Волосы он по-старому собирал в косичку.
На ходу Савелий поправлял ремень. Поднял голову и рассмеялся:
– О, Сергей Владимирович, – сказал он. – Привет. Славное утро.
Только теперь я закрыл рот.
– Ты уж извини, долго ждать пришлось. Мусоропровод пришелся очень кстати. Хотя и вонюч, вонюч.
– Долго ждал? – спросил я.
– Часа полтора. Я же с ночного поезда. Да пока еще дом нашел.
(При этих словах он вынул телефон, показал свой трекинг на карте).
– Кстати, привет тебе от твоего доктора, – продолжал он. – Тимур Макбетович – милейший человек. Жаль, что совсем без чувства юмора, – тут лицо Савика на мгновение сделалось жестким. – Пришлось напомнить ему… про клятву Гиппократа…
Савелий умолк. Нагнулся к сумке.
– Вот, забирай, – сказал он. – Паспорт. Часы. Телефон. Кредитка. Одежду я не потащил, лень было.
Сумрачно улыбаясь, я надел часы. Повертел в руках карту.
– Значит, так, – Савелий выпрямился и приобрел официальный вид. – Мы тут с товарищами посовещались и решили: надо нам обратно труппу возрождать. И выходит, что без тебя никуда, Сергей Владимирович.
Он явно играл кого-то, без этого он не мог. И все же он волновался. Это было видно по блеску глаз и по тому, как блестяще он старался казаться спокойным. Савик Рогозинский волновался редко. В последний раз я видел, как он волнуется, на памятной многим премьере «Маргариты».
– С кем же это вы посовещались? – спросил я холодно.
Савелий не дрогнул.
– С вашей супругой, как владельцем доли в предприятии, – сказал он невозмутимо. – Во избежание недопонимания, она готова выйти из состава акционеров.
Он вдруг перешел на «вы». Знакомые речевые конструкции сделали свое дело: в эту минуту я почувствовал себя прежним. Успешным московским продюсером на белом «кайене».
Я представил, что завтра окажусь в Москве. В Москве, раскинувшей свои змеиные кольца, слепящей фарами, подмигивающей мигалками. В этой урне, полной скомканных пакетов из «макдональдса». В этом клубке нейролингвистических червей. В этой блядской раскинувшей ноги любимой Москве. Погружусь в ее душную черную дыру и больше не увижу солнечного света.
Да, Светка, все это будет круто, но…
– Я остаюсь в Питере, – сказал я.
Савик Рогозинский пожал плечами. Зачем-то посмотрел на небо. Похлопал себя по карманам.
– Очень жаль, – сказал он. – А я, пожалуй, поеду. У меня и обратный билет куплен. Вообще-то даже два.
– Очень жаль.
Савелий покачал головой. Вздохнул. Подхватил сумку и сбежал вниз по ступенькам.
Там остановился и поглядел на меня снизу вверх:
– Через неделю вернусь в Питер. У родителей все равно комната пустует. Машину вашу перегоним. Петрович говорил, какой-то упырь ему всю бочину помял на парковке. Да так, сука, незаметно, в тумане, и спросить не с кого.
– Вот как, – сказал я.
– Ничего. Страховая заплатит. Так что ждите гостей в скором времени. Мы от вас так просто не отстанем.
Он помахал рукой и пошел прочь, не оглядываясь.
Глава 2. Снова театр
В середине лета в старом добром учебном театре было душно и пахло краской. Сценическая машинерия оставалась полуразобранной, но мы неплохо обходились и без нее. Наш проект был немноголюдным и не требовал смены декораций.
Кресла были убраны из зала, и зрители размещались кто где. Я никого не приглашал на дневные репетиции, но никого и не прогонял. Меня не волновали чужие мнения. Я никого не хотел слушать. Ничего больше не боялся. И чертова аллергия куда-то делась.
Не было ничего удивительного в том, что я выбрал для себя роль Мастера.
На титульном листе сценария (уже изрядно растрепанного) крупными буквами было распечатано название:
«Мастер-Класс»
и чуть ниже – помельче:
Странности по Булгакову
Легко догадаться, что первый вариант рассчитан был на массовую аудиторию офисных менеджеров, а второй – на ограниченный контингент учительниц литературы старших классов. Оба
