который из Мастера-Маргариты?
– Он у каждого свой, – сказал я.
– У меня никакого нету. И вообще всё это дурь. Вы похожи на нашего препода по литературоведению. Он тоже Булгакова сильно любит, и бухает тоже не по-детски.
Несколько секунд я решал, рассердиться мне или нет. Так и не решил. А поэт тем временем направился к стене, к длинному дизайнерскому писсуару из нержавейки. Утвердился, расстегнул молнию и приступил.
– С вами вообще все плохо, – сказал он, косясь на меня. – С вашим поколением. Вы слишком серьезно все воспринимаете. Напридумывали себе воландов и сами же их боитесь…
Шумный водопад автоматически включился и заструился перед ним. Я даже вздрогнул.
– А чего бояться, – сказал этот парень, посмеиваясь. – Я тут год назад скачивал вашего Булгакова. Для семинара нужно было. Ну, скачал, а там вирус.
– Вирус?
– Ну, точнее нейролингвистический червь. Не слыхали о таких? Они могут прямо в текстовом файле прописываться. В макросах, в речевых конструкциях. Прочитаешь такой текст и вирус подцепишь. А потом уже он сам находит уязвимости в системе. Проникает в мозг… ну, как червяк в яблоко… и сжирает изнутри. У меня даже стихи про это есть… не про вирус, а про яблоко… вот…
Тут он задрал нос к потолку и прочел:
Как хорошо висеть и ждать,
качаясь на ветру,
когда зубастый скользкий гад
проест в тебе дыру.
Он прогрызет себе дорогу
к сердцу твоему,
чтоб слопать плоть и выпить сок,
а дух увлечь во тьму.
Слушая поэта, я гадал, кто из нас больше переутомился. А он, нимало не стесняясь, одновременно застегивал штаны и продолжал начатую речь:
– И вот ты ходишь, как зомби, фантомы всякие видишь, говоришь с ними… а на самом деле это вирус работает. Этот вот, который в Булгакове, так и назывался: Woland MindСracker. Так я его убил… а заодно и весь архив грохнул. Со всеми текстами. И не пожалел ни разу.
Он подошел к умывальнику. Потянулся к крану, вымыл руки. Водопад в стороне сам собой утих.
– MindCracker, – повторил поэт. – Да вы не заморачивайтесь, его уже много кто словил. Его победить легко. Только антивирус обновляйте почаще.
За ним захлопнулась дверь. Я обернулся. Что-то белело на полу, под дверью туалетной кабинки: лист бумаги, сложенный вчетверо. Должно быть, вывалился у поэта из кармана. Конечно, это были стихи, что же еще:
Я должен быть совсем один.
Держись подальше от меня.
Ну, да, – вспомнил я. Потом будет про змею на груди. И про скелет в шкафу. И что-то еще, про любовь. И про то, что в будущем все обязательно будет хорошо, особенно если сходить за вином.
Вот я и познакомился с автором. Хотя стихи у него, если сказать честно…
– Дер-рьмо, – прошептал я.
Приступ боли в желудке заставил меня согнуться пополам. Бумажку я выронил. Это все коктейль, подумал я. Мастер и Маргарита, черт их дери обоих.
– Так точно, – услышал я голос. – Настойка цикуты. Любимый напиток поэтов и философов. Изрядно сократил жизнь Сократу.
Воланд бесшумно приблизился. Положил руку мне на плечо, медленно и веско, будто хотел вдавить в пол по плечи.
– Да ты не бойся, чего там, – сказал он. – Это же легко. Умереть – уснуть.
Следующий приступ едва не повалил меня на пол; отдышавшись, на нетвердых ногах я отступил и уперся спиной в умывальник.
– Больно? – поинтересовался Воланд. – Боль пройдет. Взамен придет покой. А вот света традиционно не обещаю.
Лампы под потолком мигали. Мне стало так тяжело, как никогда до этого.
Господи, как я устал от этой черноты, думал я. Как хочется увидеть солнце. Хоть какое-нибудь солнце. Хоть на миг. А потом можно и ослепнуть.
– Не дождешься, – сказал W. – Его нет. Ты его тоже придумал.
– Заткнись, – прошипел я. – Вонючий вирус.
– Что-о?
Воланд потемнел лицом. И шагнул ко мне, шевеля пальцами, как профессор Мориарти из советского фильма.
Тут-то я и выпалил первое, что пришло в голову:
– Спокойно, Маша, я Касперский!
Он застыл и выпучил глаза. И я ударил его в лицо ладонью.
Под рукой что-то хрустнуло, и весь он как-то неловко дернулся, взмахнул руками, поскользнулся на мокром полу – и полетел спиной вперед прямиком в туалетную кабинку; там он врезался затылком в бачок, перевернулся набок и заелозил, силясь подняться. К черту, подумал я. Шагнул к нему, ухватил за сальный пони-тэйл и макнул головой в унитаз, а сам нажал на рычаг слива. Поток воды с шумом выплеснулся мне на брюки, и стало холодно; скрюченные пальцы моего друга цеплялись за бортики унитаза, и фальшивый бриллиант совершенно погас (батарейка подмокла, подумал я). Вдруг решившись, я сорвал перстень с его пальца – и кинул в бурлящую глубину.
Бриллиант вспыхнул в последний раз, рассыпав искры, и все кончилось.
На полу у моих ног лежал знакомый официант – похоже, без сознания. Из рассеченной губы текла кровь. И еще он был мокрый по пояс.
Я нагнулся над ним. Он тихонько застонал и открыл глаза.
– Эй, – позвал я. – Вы живы?
– Голова, – пожаловался он. – Голова болит. Блин, надо же было так рухнуть. На ровном месте. Сегодня весь день какой-то тяжелый.
– Бывает, – сказал я и протянул ему руку.
Он встал на ноги. Шатаясь, подошел к умывальнику. Пригладил волосы перед зеркалом. Прислушался.
– Не люблю поэтов, – пробурчал он. – Зала все равно не собирают. По кухне выручки ноль, зато пол вечно пивом залитый. Чтоб я еще хоть раз во вторник вышел… никакого здоровья не хватит…
Я усмехнулся.
Зашел в кабинку. Довольно долго возился с молнией. Потом, наконец, сделал то, что давно хотел сделать.
Бачок с шумом и скрежетом наполнялся водой. Фаянсовая крышка была надета на нем набекрень, грозя вот-вот свалиться. Я осторожно приладил ее на место.
– Ну, я пойду, – сказал за спиной официант. – А вам спасибо. Напитки за счет заведения.
Оставшись один, я огляделся. На полу все еще белела бумажка с текстом. Была она теперь мокрой и грязной, будто кто-то наступил на нее и хорошенько проехался по полу.
Я поднял ее. Сполоснул под краном. Бережно разгладил и положил на край умывальника.
Меня больше не тошнило.
Когда я вернулся в зал, там уже не было никого; только охранник уносил куда-то огнетушитель. Над мокрой сценой горело тусклое аварийное освещение.
Официант приблизился и улыбнулся. Выглядел он посвежевшим. Даже рубашку успел сменить.
– Скоро закрываемся, – виновато проговорил он. – Через
