дефилировали в одежде, которая казалась детской. Это может быть одной из причин снижения уважения к возрасту, о чем так сокрушалась Хедвига Дом[284].
Демократизация одежды продвинулась еще больше в мужской моде, что, несомненно, можно охарактеризовать как тенденцию социальной эволюции от надменного индивидуализма аристократа к стадному инстинкту масс. Здесь интересно напомнить, что на последнем собрании Социал-демократической партии в Германии перед началом войны было выдвинуто предложение «сделать работницу независимой от модных газет, которые являются политически реакционными, обеспечив за счет партийных средств выпуск модной газеты, отвечающей нуждам рабочего класса». Поскольку классовое различие всегда было жизненно важным элементом постоянно менявшегося образа жизни, социал-демократы, чтобы быть последовательными, стремились к его полному уничтожению или, по крайней мере, отвергали его внешний и зримый признак. Как бы то ни было, они вышли на поле боя слишком поздно: мода сама выбрала это направление так же безошибочно, как в XVIII веке, примерно за двадцать лет до революции, она отстаивала простую буржуазную английскую моду против светского роскошного французского стиля. Тенденция одежды к единообразию была настолько постепенной и так хорошо согласовывалась с другими факторами социальных изменений, что ее продвижение было незаметным, и некоторые художники, взявшиеся за реформу моды с эстетической точки зрения, сделали этот аспект частью своей программы. Были предприняты попытки ввести единую одежду в общественных местах как для женщин, так и для мужчин, но социальная картина, безусловно, теряла свое очарование.
Чем больше мода стремилась сделать всех женщин одинаковыми, тем сильнее привилегированные круги пытались сохранить свою индивидуальность. Эта идея, возможно, лежала в основе роскошной моды последнего десятилетия XIX века. Это был последний бой против единообразия, последний миг блеска перед надвигавшимися массами, которые сметут все самобытное, драгоценное и прекрасное. В странах, где, с одной стороны, больше всего стремились к равенству, с другой – царила необыкновенная роскошь и расточительность в одежде. В июне 1914 года три тысячи избранных делегатов посетили съезд американских женских обществ, и реформа моды стала важным предметом дебатов. Резко сформулированная резолюция провозгласила, что существующая мода вульгарна и неприлична, а миссис Барделл, председатель конгресса, сказала, что американками в одежде овладевает своего рода безумие. Она привела статистику, что в Нью-Йорке треть семейного дохода уходит на гардероб жены. В то же время чикагская газета опубликовала данные о расходах на одежду в Америке, и, поскольку в то время там проходил конгресс дамских портных, на их цифры можно было положиться: возможно, что миллионерши тратили от десяти до пятнадцати тысяч фунтов в год на одежду и модные шляпы, но у большинства женщин годовой бюджет на эти цели не превышал тысячу фунтов.
Конечно, это не касалось расходов миллионерш, как это видно из интервью с миссис Говард Г., взятого в 1909 году и опубликованного в печати. Она сказала, что по-настоящему модная женщина никогда не должна надевать платье дважды, даже если оно стоило сто фунтов, а к платью шел целый наряд подходящего нижнего белья. Кроме того, она поведала, что брала с собой не менее сотни костюмов для прогулки на яхте, и к каждому из них – соответствовавшая шляпа. «Дня не хватит, чтобы она оделась и разделась», – немного ехидно добавил журналист.
Маргарет Стонборо-Виттенштейн
Художник Густав Климт, 1905
Сестры Ачесон
Художник Джон С. Сарджент, 1906
Граф Сергей Платонович Зубов
Художник Джованни Больдини, 1900-е годы
Мода в этом смысле, конечно, была привилегией немногих, но среди тех, чье богатство позволяло удовлетворить любой каприз, миссис Говард Г. не была исключением. Когда в 1913 году графиня Остен-Платен умерла в будапештском отеле, в ее гардеробе было обнаружено шестьдесят костюмов и сто десять шляп, причем счета показывали, что самый дешевый костюм стоил двести фунтов, в то время как за каждую шляпу было выплачено от пятидесяти до шестисот фунтов.
Марсель Прево[285] обвинял американских женщин в том, что они не придают значения интеллекту, изяществу или красоте, а полагаются исключительно на роскошь своего туалета. Физическая красота, когда-то так ценившаяся, теперь была обесценена, быть роскошным означало быть красивым. Как только торжествует принцип, согласно которому некрасивая женщина может затмить хорошенькую великолепием своего платья, мода неизбежно приведет к соперничеству, подобному тому, какое имело место в XVII веке из-за жемчуга и бриллиантов. На этом основании французский писатель предсказал банкротство моды, поскольку борьба за богатство никогда не закончится.
Мало что можно сказать нового о мужской моде, во времена Второй империи она стала стереотипной. Если за Парижем всегда было последнее слово в женской моде, то в мужской одежде английское влияние, начавшееся в XVIII столетии, стало преобладающим. Этот факт хорошо согласуется с долгим превосходством Англии как промышленной и торговой державы, чей богатый средний класс в политическом и коммерческом плане был блестящим примером для всего мира. Более того, костюм англичанина всегда был хорошего качества. «Английское платье, – как очень точно выразился Оскар А. Х. Шмитц[286], – одевает личность, как простая рама обрамляет хорошую картину. Его простота позволяет свободно выражать индивидуальность, жить в толпе, не предъявляя притязаний и, следовательно, не вызывая враждебности». Мужская одежда, как и последние шестьдесят лет, состоит из домашнего костюма, сюртука, жакета и фрака. Если сравнить модели мужской моды сорок – пятьдесят лет назад с теми, что были в девяностых или в первом десятилетии ХХ века, поражаешься незначительности изменений в крое. Чуть более плотная ткань, талия более или менее очерченная, высокий вырез на груди, обнажающий рубашку, – вот и все, что можно найти. За последние тридцать лет изменения почти незаметны.
Модная фотография,
1914
Стандартизация зашла так далеко, что американский конгресс мужских портных обсуждал, каким способом внести немного разнообразия в моду. Фактура используемых материалов также стала более простой.
Крупная клетка, когда-то популярная для брюк, исчезла, а яркие цвета уступили место серому, коричневому, темно-зеленому и темно-синему.
Крой и материал стали незаметными. Столь малый выбор в одежде естественно привел к единообразию, эта тенденция была ускорена изготовлением готовой одежды, что сыграло бóльшую роль в мужской одежде, чем в женской, и особенно в Америке. Массовое производство унифицировало многие американские товары, в том числе и одежду. «Американские костюмы, – писал австрийский историк К. А. Браттер, – изготавливаются на огромных фабриках сотнями тысяч, большей частью плохого качества и совсем не прочные… Из ста костюмов, проданных в Америке, девяносто девять – готовые. Промышленность поняла, что подобное единообразие приносит ей большие выгоды, и установила диктатуру этой догмы. Американец, при всем своем стремлении к свободе, добровольно подчинился этой тирании, а швейная промышленность провозгласила: “Американская одежда для американца”».
Французская мода еще оставляла некоторое пространство для индивидуального вкуса, но эта свобода была сильно
