Да, видно, Звягин был с его решением не согласен.
— А приятель-то ваш не прост — ох не прост! — по секрету сообщил Валериан Христофорович. — Он ведь меня к себе зазвал да такие тенета плести стал — просто кружева. Все о вас расспрашивал. Ну да я калач тертый — ничего лишнего не сболтнул, а, напротив, всячески убеждал его, что вы, сударь, скрытый белогвардеец и убежденный монархист, коего «товарищи» насильно в свою веру оборотили!
— Так-то зачем? — расстроился Мишель.
— А по-вашему, лучше в петле болтаться? — резонно возразил старый сыщик. — Ныне здесь все в овечек рядятся, хоть прежде комиссарили! Я ведь, грешным делом, тоже показал, что меня насильно мобилизовали, к их красному делу пристроив, так вы, милостивый государь, уж не подведите меня, подтвердите, коли вас спросят.
Но — не спросили...
Дале жизнь потекла обычным порядком — утреннее построение с читкой приказов, бессмысленное, утомительное шатание по лагерю в поисках чего-нибудь съестного, холод, голод, злоба... После — ночное забытье на жестких нарах в бараке, поутру перекличка и вынос остывших хладных тел пленников, умерших по соседству, коих складывали штабелем тут же, подле строя...
И уж казалось, что смерть — единственно возможный исход из сего бедственного положения. Но как-то отозвали Мишеля в сторонку Валериан Христофорович с Пашей-кочегаром да огорошили:
— А ведь мы, сударь, бежать отсель задумали! — заговорщически прошептал старый сыщик. — Ей-ей, сколь можно измывательства над собой терпеть!.. Ведь коли теперь не попытаться бежать, после сил уж не будет! Вон у Паши и план имеется.
— Да ведь если поймают — запорют нас! — напомнил Мишель.
— А ежели нет? — усмехнулся Паша-кочегар. — Прямо из лагеря, конечно, не убечь, но ежели на работы напроситься да за колючую проволоку выйти...
— Штабному писарю дать надобно, а он похлопочет. Да я уж и дал!..
— Когда ж? — отчего-то торопясь и весь дрожа, спросил Мишель.
— А чего откладывать — завтра вечером и побежим!..
Глава 28
— Что! — всплеснул руками Карл. — Что ты наделал?! Да ведь зарежет он тебя, ей-ей, зарежет как цыпленка! Всем известно, какой Фридрих искусный фехтовальщик, а ты в своей жизни боле с резцом упражнялся, чем со шпагой! Коли надумал ты его убить, так тогда надобно было пистоли выбирать!
— Не за мной тот выбор был, — напомнил Яков.
— Ах беда, беда!
Ну да делать нечего — не отступать же. Дуэль не бой, где не зазорно, военной хитрости ради, противнику спину показать.
Если отказаться от дуэли — сочтут тебя трусом, и уж никто руки не подаст!
— Когда ж назначено? — спросил Карл.
— В пять часов пополудни, послезавтра.
Не думал не гадал Карл единственного своего сына пережить, потеряв не на войне, не по болезни, а так вот, из-за глупости.
— Коли он тебя убьет, так следом я его вызову, да, бог даст, отомщу за тебя, — твердо сказал Карл. — А ты покуда, время не теряя, ступай со шпагой упражняйся. Айда за мной...
Пошли в ружейную комнату, где Карл хранил палаши и пистолеты да сверх них фузей несколько, вроде тех, с какими он, в солдатах служа, турка воевал.
— На-ка — держи.
Вынул из шкапа, протянул Якову шпагу. Другую себе взял.
— Вставай супротив меня да бейся — не жалей, будто не с отцом родным, а с ворогом дерешься.
— А ежели я вас пораню, батюшка?
— Если поранишь — честь тебе и слава! А нет — не взыщи, да пощады не ожидай — я тебя жалеть не стану! Атакуй!
Бросился Яков на отца, но тот, позы не меняя, отбил его клинок в сторону, сам нанеся укол вбок.
— Эх ты!.. А ну еще раз! Да не лезь на рожон будто медведь, а сперва погляди, куда сподручней бить, да о том подумай, куда тебя вперед ударят! Бей — не жалей!
Теперь уж Яков во всю силу драться начал — ткнул шпагой вперед, коснулся выставленного против него клинка, отбил его с силой и хотел уж было вперед ударить, препятствий к тому не видя, да вдруг почуял на шее своей легкий, холодный укол, будто комар его куснул — то батюшка его, Карл Фирлефанц, шпагу свою выставив, острие в горло ему упер, кожу оцарапав, а как то сумел — Яков и не понял!
— Худо дело, — вздохнул Карл. — Да ведь ты вовсе почти драться не умеешь, как же тебе против Фридриха выстоять?
— Бог мне поможет! — уверенно заявил Яков.
— Воля твоя, но здесь Бог будет на стороне Леммера. Ему — не тебе в подмогу!
— Но ведь дело его неправое! — возразил Яков.
— Зато рука верная! — ответил Карл. — Я столь смертей на войне видел, что в себя боле чем в Бога верить привык. Коли бы Господь один исход драки решал, так не дал бы души христианские в обиду — тогда в мы нехристей, кровинки своей не пролив, побили! А я видал турков в рубке да видал, как они служивых наших, что ротозейничали, саблями в куски резали. И сам их рубил! Оттого твердо знаю, что нет солдату в бою подмоги иной, как кроме него самого, и не на кого надеяться, лишь на себя и оружие свое!
А ну — вставай!
Удар — звон стали о сталь.
Удар — звон...
Удар... Укол!..
— Вставай!
Удар!..
Удар — да такой, что искры в стороны!..
Удар!..
Нет, не обучить Якова премудростям фехтовальным за сей короткий срок! Тут хошь бы один-два удара поставить...
— Ладно, коли так — покажу я тебе прием особый, коим не единожды я жизнь свою спасал, — сказал Карл. — Буде станет враг тебя одолевать да бить с левого бока, ты поддайся, оступись, будто поскользнулся по неосторожности, да на одно колено припади, а уж как он добивать тебя зачнет, тут-то ты, мига малого не теряя, по шпаге изо всех сил бей да, вперед прыгнув, коли его снизу в грудь! Понял ли?
— Понял, батюшка.
— А коли понял — так попробуй.
Сделал Яков все в точности, как батюшка его учил: упал на колено да по шпаге звонко ударив, вперед прыгнул, только не было уж там, куда он метил, Карла, тот позади него стоял, клинок в спину ему уставя. Да с досады великой от неповоротливости сына — стеганул им, будто розгой, поперек седалища Якова.
— Ой!..
— Кто ж так прыгает?! Коли так прыгать, враг троекратно отскочить успеет да сзади тебя проткнуть. Прыгать надобно, будто волки позади тебя зубами щелкают!
А ну — покажь!
Вновь прыгнул Яков, да вновь не так — шпагой наотмашь получив. Да пребольно как!
— Ой!
