Да ведь опять слова, и здесь тоже! — мгновенно подивился Мишель.
— Сызнова в ярмо запрячь желаешь, вашбродие, да на штыки погнать?! — выкрикнул кто-то.
Штабс-капитан дернулся, пытаясь высмотреть кричавшего, но тот спрятался за спины пленных.
Вперед выступил молоденький подпоручик:
— Кто готов порвать с большевистским прошлым — шаг вперед! — крикнул он.
Из рядов вышагнуло несколько десятков пленных.
— Иуды!.. — зашипели на них сзади.
— Кто еще?.. Ну?.. Больше никого?
Больше желающих не сыскалось, в лагере хоть и голодно было, и мерли пленники, как мухи, да все ж не так рьяно, как на передовой.
— Чего держать-то нас под дождем — отпущай теперича в бараки! — крикнул кто-то.
Вышедшим скомандовали:
— На-ле-во!
Те вразнобой повернулись и побрели прочь.
Белые офицеры с презрением поглядывали на раздетых, худющих добровольцев, с коими им предстояло отвоевывать у красных Россию.
— По баракам... разойдись! — крикнули поляки.
Пленники, вытягиваясь в неровные шеренги, побежали к баракам, аккурат мимо офицеров.
Мишель тоже бежал, шлепая босыми ногами по лужам, разбрызгивая жидкую грязь. И было уж совсем миновал офицеров, как его вдруг окликнули:
— Фирфанцев?
Мишель будто не услышал, устремляясь за впереди идущим.
Но его вновь окликнули:
— Мишель — ты ли?!. А ну — стой!..
Мишель остановился, вытянув руки по швам. Был он в исподних кальсонах и рваной солдатской гимнастерке, что достались ему по случаю. Вид его был растерзан и жалок.
Пред ним стоял, выпучив глаза, тот самый, что зазывал добровольцев в Белую армию, штабс-капитан. Был он сыт, ухожен, в ладно подогнанном мундире, и был безмерно удивлен встрече.
— Ты что, Фирфанцев, ты не узнаешь меня?! — спросил он.
Как не узнать, коли штабс-капитан был старинным приятелем Мишеля, с которым он не один год служил в сыскном отделении. Был он — Сашкой Звягиным!
А ведь последний раз они виделись, когда тот на Дон подался, попросив приютить его на день-другой в квартире его батюшки в Москве. А как Мишель туда заявился, чтобы подобрать что-нибудь из вещей на продажу, приятели Звягина чуть было его не пристрелили, решив, что он непременно донесет на них в ЧК.
— Ты как здесь оказался? Среди... этих? — спросил Звягин, брезгливо оглядывая бредущих мимо раздетых красноармейцев.
— Долго рассказывать, — ответил Мишель. — Разрешите идти?
Звягин нахмурился:
— Ты что, Мишель, не дури — ты ж свой, я ж тебя знаю, ручательства за тебя давал! Или ты к красным подался?
— Мне можно идти? — повторил Мишель.
— Ладно, черт с тобой — иди покуда. Вечером я тебя сам найду!
Когда Мишель вернулся в барак, на него с порога набросился Валериан Христофорович.
— Кто это такой был? Чего ему от вас надобно? — с безумной надеждой в глазах вопрошал он.
— Звягин это — мы с ним до семнадцатого вместе служили, — ответил Мишель.
— Так, может, он нас отсюда вызволит или хоть об еде распорядится?.. Ведь пропадем мы здесь все! Вы уж не сочтите за труд — похлопочите...
Смотреть на Валериана Христофоровича было больно — осунувшийся, потерявший свой величественный вид, весь в каких-то невообразимых обносках.
— Вы поговорите? Обещайте мне!
Мишель промолчал.
Но вечером его вызвали из барака.
Звягин ждал его в отдельном кабинете — скорее камере.
— Как же тебя угораздило-то? — с укоризной спросил он. — Впрочем, я тебя не виню — в жизни всякое бывает. Я сам, как к Махно угодил, готов был ему на веру присягнуть, лишь бы не под нож! Ходил там у Нестора в заплечных дел мастерах Лева Задов — колоритнейшая фигура, тебе доложу — из живых людей жилы на шомпол будто нитки мотал! Так что не я — бог тебе судья...
Как-то так вышло, что Звягин сидел, а Мишель стоял пред бывшим своим приятелем по стойке «смирно». И хоть были они когда-то близки, да не были теперь ровней.
— Ты вот что, Фирфанцев, ты иди к нам, я тебя знаю, коли надо, поручусь, — широким жестом предложил Звягин, — нам такие люди во как нужны! — резанул себя ребром ладони по горлу.
А жесты-то у него — «товарищеские», отметил Мишель.
И дело было не в том, что Мишель испытывал симпатию к новой власти — ничуть, а в том, что переметываться вот так, из одного стана в другой, считал для себя по меньшей мере непорядочным. Ладно бы менять благополучную жизнь на барачные нары, но никак не наоборот! Да и что подумает о нем Паша-кочегар? И как быть с Анной?..
Вот и выходит, что хоть не красный он, но к белым ход ему закрыт!
— Нет, уволь, — покачал головой Мишель.
— Боишься? — понял все по-своему Звягин. — Ну да дело твое: не хочешь — как хочешь, неволить не стану. А желаешь, я тебе, по старой дружбе, побег устрою — героем у «товарищей» станешь?
— А что за это? — спросил Мишель.
— Мне — решительно ничего! — заверил его Звягин. — Бумагу лишь подпишешь, что готов сотрудничать с контрразведкой. Кабы не поляки, кабы это было в моих силах, я бы тебя с легкой душой отпустил на все четыре стороны. Да лагерь-то не наш, и пленные не за нами числятся! Ну, что скажешь?
— Нет, — отказался Мишель. — Ничего я подписывать не стану.
— Да ведь сгниешь здесь заживо, не за понюшку табаку! — пожалел его Звягин. — Неужто не жаль?
Может, и жаль — да как иначе?..
— Разреши мне пойти? — вновь попросил Мишель.
— Да погоди — поешь хоть! — остановил его Звягин, торопливо выкладывая на стол какие-то свертки.
— Благодарю, — кивнул Мишель, чувствуя, как ему сводит желудок голодный спазм. — С твоего позволения, я возьму все это с собой.
— "Товарищей" подкормить хочешь? — зло спросил Звягин.
— Хочу, — кивнул Мишель, — товарищей...
Уж ночью, когда в бараке все спали, он лежал без сна, думая, что, может быть, зря отказался от возможности выбраться отсюда, что, возможно, лучше было бы поступиться честью, чем предать Анну, — да теперь все одно, ничего уж не изменить...
Звягина Мишель видел еще лишь раз, мельком, когда тот командовал построение накормленным и одетым в новенькую форму бывшим красноармейцам, а ныне добровольцам Белой армии.
Он заметил его и тут же предпочел шагнуть в толпу пленников, дабы раствориться средь сотен подобных ему оборванцев. С глаз долой... Он принял решение и не хотел искушать судьбу сызнова.
