к военным целям и когда после начала войны разрешается продолжать производство на некотором уровне, если оно прямо или косвенно не связано с военной экономикой. То, что решение окажется неудовлетворительным, некоторым образом было связано со сложностью проблемы.
Четырнадцать отраслей должны были запретить, а двенадцать – ограничить[59]. Все предприятия этих отраслей, за исключением тех, которые были необходимы для достижения предложенных уровней, должны были использоваться для репараций, и, даже если этого не требовалось, они подлежали демонтажу. Для шести других отраслей были установлены уровни производства, но было четко заявлено, что это оценочные показатели для целей общего планирования, а не ограничения; здесь американцы одержали победу над русскими и французами, которые настаивали на том, чтобы изымать в качестве репараций всю продукцию сверх упомянутых уровней. Ожидалось, что к 1949 году германский экспорт достигнет 3600 млн руб. или чуть менее 66 % от объема 1936 года (по постоянной стоимости); он должен был состоять в основном из угля, фармацевтических препаратов, бумаги и текстиля. Импорт не должен был превысить 3000 млн рейхсмарок, или 71 % от уровня 1936 года; из них не более половины должны были составлять продовольствие и корма. Это позволяло создать значительный профицит – на бумаге. Однако, в то время как экспорт ожидался на уровне 66 % от 1936 года, общий уровень производства, запланированный для промышленности (за исключением строительства), составлял лишь 50–55 %. Следовательно, необходимо было значительно увеличить долю промышленной продукции, идущей на экспорт, и соответственно уменьшить ее долю для внутреннего рынка. Но это еще не все. Около двух третей немецкого экспорта до войны приходилось на металлургическую, машиностроительную и химическую промышленность – те самые отрасли, на которые были наложены самые жесткие ограничения; их дефицит пришлось бы восполнять за счет угля и потребительских товаров. Хотя эти отрасли не подверглись ограничениям, их производство значительно пострадало от военных действий, и, согласно плану, к 1949 году они, вероятно, достигнут лишь доли довоенного производства, которая варьировалась от 80 % по углю (была потеряна продукция Верхней Силезии) до 65 % – по бумаге и полиграфии. Здесь также значительно больший процент сокращенного производства должен был отправиться на экспорт. Уровень жизни внутри страны и в самом деле предполагался довольно аскетичным.
Даже если предположить, что план был основан на достоверных цифрах (правда, история о том, как они были получены, вряд ли внушает уверенность в этом), требования, предъявляемые к Германии, были таковы, что они оказались бы выполнимыми лишь при самом благоприятном развитии событий или благодаря чуду. С 1946 года свободный мир приобрел значительный опыт экономического планирования, в свете которого мало кто стал бы рассчитывать объемы производства и экономического развития иначе, как в общих чертах, со значительными пределами погрешности; план «Уровень промышленности» был искусственным в точности своих расчетов и неспособности сделать поправки на непредвиденное. В очередной раз реализм был принесен в жертву ради того, чтобы избежать разногласий между союзниками.
Неосознанно или нет, но авторы плана, похоже, были заворожены довоенными цифрами, взятыми за основу своих расчетов, и полагали, что имеют дело с устоявшейся промышленностью в рабочем состоянии. Действительно, германская промышленность не понесла такого ущерба от войны, как предполагалось вначале, но она была загнана в положение, из которого не смогла бы быстро выбраться. Да и мировые условия отнюдь не были такими же, как до войны. Например, следовало отдавать себе отчет, что продукты питания и сырье на несколько лет вперед станут относительно более дефицитными по сравнению с промышленными товарами, но не было сделано никаких поправок на неблагоприятные изменения в условиях торговли.
Следовало понимать, что процесс перевода экономических ресурсов Германии с вооружений на производство мирного времени и с тяжелой промышленности – на легкую приведет к неурядицам, и все это продлится несколько лет, однако это практически не принималось во внимание. Потерянные земли на Востоке давали до войны 13–15 % национального дохода Германии; никто не объяснил, как это будет восполнено. Еще серьезнее было то, что никто не уделил никакого внимания вопросу о запасах. Значительные запасы, имевшиеся в стране на момент капитуляции, позволили возобновить определенный объем промышленного производства, и это несколько завуалировало проблему того, что произойдет, когда эти запасы будут исчерпаны. Не существовало никакого «трубопровода», не говоря уже о том, что в этом трубопроводе ничего не было. Для восстановления запасов до разумного уровня потребовалось бы значительное количество иностранной валюты, которую обычно получали за счет экспортных продаж, но производство товаров на экспорт требовало свежих поставок сырья (включая продовольствие, так как рабочие должны чем-то питаться), и его нужно было импортировать. В некотором смысле немецкие активы в виде этих накопленных запасов были растрачены при продажах на внутренний рынок, хотя, если учесть состояние этого рынка, слово «растрачены» вряд ли представляется уместным. На самом деле это была одна из важнейших проблем перезапуска остановившейся экономики.
Другая проблема была связана с мотивацией. В конце концов, чисто военные результаты германской промышленности были замечательными: производство в 1944 году оказалось на 40 % выше, чем в 1938 году. Но в 1944 году люди все еще думали, что им есть ради чего работать, даже если речь шла лишь о том, чтобы избежать поражения. К 1946 году «осел» лишился почти всей своей «морковки». Ответственность за управление страной взяли на себя союзники, и чувство моральной обязанности трудиться на общее благо сошло на нет. Деньги практически перестали функционировать. Даже если уровень пайка и позволял немцам много работать, побуждать их было не к чему; таким образом, была сведена почти к нулю их выдающаяся национальная особенность. Работодателям трудно было получить кредит, и мало кто был готов размещать заказы. План «Уровень промышленности» да и само Потсдамское соглашение предполагали, что немцы будут искренне сотрудничать с оккупационными державами в восстановлении собственной страны. Однако их просили не столько все восстановить, сколько удовольствоваться безрадостным достатком. А что, если бы они не стали сотрудничать? Русские были готовы к самым непопулярным мерам, поэтому эта проблема беспокоила их меньше всего. Они привыкли применять деспотическую жесткость, с помощью которой только и можно было осуществить перераспределение ресурсов, предусмотренное планом. Но для британцев и американцев существовали пределы принуждения и жестокости, которые могла с пониманием воспринять общественность на родине, как только политика переставала быть просто планом на бумаге и переходила в практическую плоскость. Кроме того, существовали пределы того, что они могли сделать без фатального ущерба для другой своей цели – установления демократического образа жизни.
План «Уровень промышленности» важен не из-за его последствий (поскольку от него отказались, не успев толком начать его реализацию),
