Сбитый воздух, полный амбре и поднятыми пылинками, мешал нормально мыслить, вызывая головные боли.
Пришлось зажать нос, чтобы просто идти дальше, но я не смог сделать и шага в комнату, ведь на полу, в самом центре, валялось мужское тело.
Покрытое струпьями, со следами пыток, в собственной крови и рвоте лежал Шун, судорожно сжимая себя за плечи.
Мужчина медленно и размеренно дышал, не выказывая никаких эмоций по поводу своего состояния, лишь его глаза лихорадочно дергались под закрытыми веками. Он что-то тихо бормотал, вызывая любопытство. Даже несмотря на моё плохое предчувствие, я шагнул вперёд, вызывая новый скрип и привлекая к себе внимание.
Глаза отца-одиночки метнулись в мою сторону, после чего лицо озарилось улыбкой.
Безумие, оно плескалось в глубине его зрачка, такого маленького и пронзительно взирающего на меня, неотрывно следящего за каждым шагом.
Губы Шуна не останавливались ни на секунду, так и продолжая двигаться в такт дыханию, без ошибок и сомнений.
-... Прими мою боль, прими и возрадуйся...
Сделав ещё один шаг, я расслышал часть его... молитвы. А это была именно она, такая страстная, искренняя и пугающая. Произнесённая сломленным человеком, чтобы его точно услышали.
-... Прими мою боль, Госпожа, прими и прочувствуй её...
Он смотрел мне прямо в глаза, продолжая молиться, отчего на миг мне показалось, что в комнате стало темнее, а воздух превратился в настоящий удушающий газ.
Прокашлявшись, прочищая саднящее горло, я вновь шагнул вперёд, наклоняясь поближе, чтобы услышать слова Шуна целиком.
-Я наслаждаюсь ею, я чувствую её... Всем сердцем, всей душой, всем телом, каждым кончиком пальца, всё ради тебя, — несмотря на своё ужасное состояние, мужчина возносил хвалу неистово, словно его собеседник находился рядом с нами, — ни одна, даже самая сладкая пытка не сравнится с тем, что я испытал. Ни одна нанесённая рана не смоет того, что сейчас творится в моей душе.
Он хотел плакать, но просто не мог, ведь его высохшие, покрасневшие глаза больше не дарили слёз. Он хотел смеяться, утопать в своей радости и эйфории, но тело больше не слушалось, лишь рот продолжал говорить и восхвалять неизвестную хозяйку.
-Госпожа боли, я отдаю это прекрасное чувство тебе, во имя твоё, дабы утолить твою жажду.
За окном уходило солнце, хотя до ночи было ещё далеко, но я ощутил, как в комнате стало темнее... И страшнее. По моему телу словно пробежали ловкие женские пальчики, но в то же время это были пальцы палача, присматривающегося к сочному куску, над которым тот вскоре начнёт работу.
Пробежавшие по спине мурашки подарили холод и озноб, а начинающийся тремор в руках резко прекратился.
«Возьми себя в руки».
Отвесив себе мысленную пощечину, я подошёл вплотную к Шуну, к этому безумному существу, утопающему в боли и собственных пороках, а он, казалось, только этого и ждал.
-Моя госпожа, он пришёл, как я и говорил... Пришёл. Такой добрый, лакомый кусочек... Словно вишенка на сочном торте, что я вам преподнёс. Теперь боль захлестнёт и его, а потом и меня с головой. Вы чувствуете, слышите это? Хозяйка боли, моя богиня... Ловиатар.
С последним словом Шун наконец замолчал, смотря на меня безумными и счастливыми глазами. Из его рта выдавались жалкие хрипы, показывая, как тяжело мужчине далась эта жуткая молитва, забравшая последние силы.
Сглотнув вязкую слюну, отгоняя наваждения и мысли, я присел на корточки, чтобы услышать его тихий ответ. Он знал, о чём я хочу его спросить, и с радостью поведал мне всё лишь одними глазами.
Подобрав края плаща, срываюсь на бег, расталкивая застывших в проходе Улдера и других Кулаков. Не обращая внимания на слова и вопросы, летящие мне в спину, практически падаю на первый этаж, на коленях доползая до скрытого под столом люка.
Руки судорожно теребят половицы, обыскивая каждую щелочку, каждую трещину, пробираясь кончиками пальцев вдоль досок, пока наконец не нащупывают искомое.
