купюр. Они почему-то влажные. Сбоку на вендинговой машине вмятина – ее кто-то пинал. Она прикована цепью к стене. У меня так жутко трясутся руки, что я еле-еле впихиваю скомканные банкноты в щель. Они снова вылезают со злобным жужжанием. Но наконец снизу вываливается огромная пачка коричной жвачки.
– Полагаю, у тебя есть вопросы, – говорит мистер Пеллетье. Запах корицы наполняет всю комнату для свиданий, и я почему-то думаю о девчонках на школьных танцах. А потом о бочках из-под масла. Дыши, – сурово приказываю я себе. – Просто дыши. Дыми. Дым. Дом.
Элтон ждет, терпеливо наблюдая за мной, как будто понимает мои эмоции и сочувствует.
– Я хотел спросить, откуда он взялся. Нат. Кто он?
– Он мой сын, – тихо произносит Элтон.
– Его группа крови говорит об обратном.
– Просто его мать не могла позаботиться о нем. Наркотики, понимаешь? А я хотел ребенка.
– А сама… мать… Она просто отдала его вам?
– Что же ты хочешь этим сказать? – с улыбкой спрашивает Элтон. – У тебя много вопросов. И у меня много вопросов. – Его пальцы поглаживают войлок. Уже быстрее. – Спасибо, сынок. За то, что пришел меня повидать. Ты как будто вернул мне частичку его.
Я понимаю, что он имеет в виду, потому что чувствую то же самое. Он вернул мне Ната. Я знаю, что на самом деле между ними нет родства – хоть и по-прежнему вижу своего друга в седеющем золоте волос рыбака и голубизне ласковых глаз. В его смехе слышится тот же оттенок сомнения, как и у сына, – как будто он сделал что-то, а теперь стесняется. И то, как он произносит мое имя… Это так больно, но я хочу еще: столько, сколько возможно.
– Помнишь ту расщелину с пивом в скале? – спрашивает Элтон. – Нат так ею гордился, думал, это его секрет. Я опустошал ее время от времени, когда был на мели. Иногда я даже возвращал бутылки обратно – один или два раза. Так честнее. А он злился на тебя, что ты их брал?
– Да. Иногда. Это были вы?
– Ага, – говорит он, и у него такое лукавое и довольное лицо, что я прыскаю от смеха, прежде чем вспоминаю…
– Ладно. Я не хочу о нем больше говорить.
– Разумеется. Как ты держишься после всего?
– Нужно двигаться дальше. Так что я просто… это скушал.
– Скушал, – повторяет Элтон, улыбаясь. – Забавно. Именно так говорил Натаниэль.
– Думаю, он имел в виду «выкусил».
– Даже я знаю это выражение. Почему он все время говорил неправильно?
– Не знаю. – Я понимаю, что улыбаюсь. Не Элтону, а своим воспоминаниям, и все же – и это самое страшное – он тоже улыбается. Вспомни, кто это, – говорю себе. Но проблема в том, что слишком сложно связать этого стройного мужчину с добрыми глазами и то, что произошло с женщинами из бочек. Но потом я замечаю мельтешение его пальцев, беспрерывно теребящих ярко-красную ткань.
– Я только и хочу, что говорить о нем, – произносит Элтон. Его открытый магический взгляд устремляется на меня. – Это тяжело. Сидеть здесь, без моего мальчика.
– Я скучаю по нему, – говорю я, и у меня из глаз начинают бесконтрольно течь слезы. – Все так кошмарно.
– У него хорошо получалось выслушивать чужие проблемы. Вы с ним были друзьями.
– Просто… у меня столько всего творится в голове. Есть один человек… к которому я испытываю странные чувства, но не знаю, что с ними делать. И еще мне снятся сны…
– Можешь поговорить со мной. Что бы там ни было, я отец. Я могу подставить плечо.
Я чувствую его тепло, которое обволакивает меня. Я могу рассказать ему все. Все что угодно. И он поймет, потому что на самом деле он не человек, он объект. Тут тебе ничего не грозит, – говорят его глаза. Я впускаю в себя это желание раскрыться, и оно наполняет меня. Всего на секунду.
– Я никогда вам ничего не скажу, – очень тихо говорю я.
Элтон издает глубокий долгий вздох и подается вперед:
– Ну, очень жаль. Но вот я тебе кое-что скажу, Уайлдер. Я невиновен.
– Что вы…
– Это все он. Мой сын. Я пытался защитить его. Мне кажется, ты можешь это понять. Ты умный.
– Вы… Вы имеете в виду, что Нат фотографировал тех детей?
– А, да. Это тоже. Но и все ужасы с теми несчастными женщинами – тоже он.
– Это невозможно. Он был слишком мал, чтобы сделать подобное…
– Да, Нат был совсем мальчиком, всего пять лет, когда нашел ее в той пещере, – задумчиво произносит Элтон. – У него только начали выпадать молочные зубы. Первую саму туда прибило, но, думаю, именно в этот момент у него возникла идея. И Нат оставил ее на пару дней, чтобы попрактиковаться с ножом. Ты знаешь, я сделал ему тот нож. Он постоянно его умыкал. Но я разрешал. Натаниэль всегда держал багор на «Сирене». Оглушал им тюленей. Тоже практика. Он долго практиковался, прежде чем стал достаточно сильным и подготовился. Нат был терпеливым мальчиком. Первая у него была в двенадцать. Он их называл женщинами в воде. – Элтон сужает глаза, глядя на меня. Я понимаю, что это просто близорукость, но он как будто щурится на солнце. Словно солнце Мэна следует за ним повсюду, даже здесь. Я слышу слабый стук. Он по очереди стучит ногтями среднего и указательного пальцев по большому, как когда-то Нат.
– Вы лжете.
– Ты знаешь, что нет. Ты сам об этом думал. – Рыбак по-прежнему потирает пальцами кусок войлока. Ткань как будто скрипит под ними.
Я понимаю, что он сейчас делает. Он накапливает воспоминания, чтобы они поддержали его среди бетона. Я – текстура, как песок или вода. Я глубоко дышу. Вдох, выдох. Я не позволю ему овладеть мной, как он овладел Натом. Вместо этого я сам овладею Элтоном, использую его в своих мемуарах. В своей книге.
– У тебя есть особые желания, – мягко говорит он. – Особые потребности.
– Что вы имеете в виду, какие потребности? – Откуда он знает мой секрет? Меня охватывает паника. Ближе
