довольно облизнувшись.
— Любую подозрительную вещь, — ответил Василий.
Сам он поискал пентаграмму на полу, посмотрел, нет ли потайного люка, ведущего в подвал, поворошил сено на полатях, заглянул в сундук — ничего! То есть, ничего подозрительного. Доски, постель, одежда старая…
— Подозрительного нет, а вот гляди, Вася, гляди! — развеселился Хохлик. — Тебя нашёл!
Стоя на коленях на полке и широко улыбаясь, он протягивал тряпичную куколку, простую, даже без лица, с жёлтыми волосами из льняной кудели, торчащими во все стороны.
Глава 15. Василий строит теории
Мелкий дождь то срывался с неба, то притихал, как будто не мог решить, идти ему или не идти. Из-за этой мороси воздух казался мутным, и лес посерел. В небе иногда громыхало — негромко, но с намёком, что может и полить.
Василий стоял на лугу, уперев руки в бока и задумавшись. Вокруг него скакал Хохлик. Спрятаться бы от дождя, но хотелось поговорить там, где никто не подслушает.
— Я, Вася, знаю, знаю! — повторял Хохлик. — Ты и есть настоящий царский сын!
— Да бред какой-то, — не соглашался Василий. — Утихни, блин, дай подумать…
Но Хохлик не умолкал и всё бегал по кругу. Василия уже начало подташнивать от его мельтешения.
— С чего ты взял, что Мудрик вообще подменыш? — спросил он. — Может, он просто родился такой… не очень. Про него больше наговаривают — мол, и сам как бочка, и слюни текут, и что говорит, не разобрать. Я думал, там реально Квазимодо, а встретил его и вообще не понял, что он и есть тот самый Велимудр.
— Да ты чего, Вася! — возмущённо сказал Хохлик, останавливаясь. — Мы-то своих завсегда примечаем! Вот ты и Тихомир — вы люди простые, а Мудрик — он не-е!
— А как вы это определяете? — поинтересовался Василий.
— А вот так: на иного глядишь, а внутре его чёрный дым колышется. То притухнет, а то воздымается и будто его всего оболокает. У Марьяши дымок лёгенький…
— Она-то здесь при чём?
— Так у ей мать из водяниц-то была! А отец из простых, вот у Марьяши дымок и лёгенький, не видный почти, пока чаровать не начнёт. Они, водяницы-то, мужиков приманивать горазды, так у ей рядом с тобой дым-то чернющий, чернющий, да к тебе тянется!
Тут Василий его прервал. И так на душе было не особенно хорошо, там всё смешалось — и стыд перед Марьяшей, и паника, потому что события начали развиваться слишком быстро. Один поцелуй — и всё, женись, а он ещё даже не решил, что хочет остаться в этом мире.
Он же ей и в любви не признавался, и вообще не особенно понял, что чувствует. Может, вернётся домой, и всё забудется, как сон. Бывает, помнишь, что во сне было здорово, а в памяти остались только бледные картинки. Перебираешь их — и ничего, никакого отклика.
А теперь ещё думай, что это не настоящие чувства, а чары…
— Вася! Вася! — окликнул его Хохлик. — Ты чего застыл?
— Да ничего, — хмуро ответил Василий. — Так ты точно знаешь, что Мудрик не человек?
— А то! Он весь будто в дым закутанный, порой и не разглядеть-то его. Кто ж ещё, ежели не подменыш? А ты, Вася, и есть настоящий царский сын! Злые чары далёко тебя забросили, а навек удержать не смогли, и вот ты вернулся, ни об чём не ведая, а подменыш да ведьма лютая решили тебя извести, нож зачарованный подсунули. Порезал бы ты им руку, да и помер!
Это уже совсем напоминало бред.
— Да блин, — пробормотал Василий и растёр виски.
— Да, да! — радостно заскакал Хохлик. — Не на того напали! Ты ж и сам теперя колдун заморский. К богам своим обратись, Окею да Пофигу, блинов им поднеси, они и помогут!
Хотелось подумать о многом, но как подумаешь, если Хохлик не затыкается? Василий раздражённо сказал, что Мудрик, может, и подменыш, но сам-то он никакой не царский сын, это уж точно. У него дома лежит альбом с детскими фотографиями.
— А ты помнишь, как тебя родили? — не отставал Хохлик. — Нет? То-то же! Забросили тебя чары в чужедальние земли, добрые люди взяли на воспитание. А куколка, а куколка? Извести они тебя хотят, ишь как бабка зыркала!
Василий задумался о другом: куда летает ворона? Есть кто-то ещё, кому она докладывает новости и просит совета? Она здесь не самая главная?
Или она сейчас творит колдовство, найдя место подальше от чужих глаз?
Что они ей сказали, что-то важное?.. Точно, Хохлик проболтался о дате открытия заповедника, а бабка вроде как была не особенно рада этой идее. Не стоило ей знать!
— Блин, Хохлик! — с досадой сказал Василий. — С тобой только в разведку ходить. Всё, короче, если ты кому-то хоть слово ляпнешь, тебе конец. Реально конец. Во-первых, я тебя прибью, во-вторых, бабка тебя в живых не оставит. Ты, дурья башка, хоть понимаешь, что это всё не шуточки? Никому ничего нельзя говорить, пока мы не поймём, кому можно доверять!
А кому можно доверять, Василий и сам теперь не знал. Выходило, что Мудрику нельзя. Неужели и Марьяше тоже? Тогда и Тихомиру лучше ничего не говорить… А от остальных много ли толка?
Вот разве что Хохлик не плёл интриги, он был слишком глуп для этого. Но с таким напарником и врагов не надо.
Василий отправил Хохлика посмотреть, не золотая ли монета блестит вон там, на дальней кочке, а сам пораскинул мозгами в тишине. Когда Хохлик возвращался, запыхавшись, Василий говорил, что он не добежал, а нужное место дальше. Так и гонял его туда-сюда, пока не придумал, что делать.
— Лютики! — выдохнул Хохлик, вернувшись, и протянул смятый букетик. — Фу-ух! То лютики желтелись, а не монета.
— Жалко, — сказал Василий. — Вот что, возвращайся к дядьке и лишний раз из дома не выходи. А я буду работать как обычно, чтобы не вызвать подозрений.
— Так я тебе помогать-то хочу!
— А ты и поможешь. Если со мной что-то случится, ты всем расскажешь, кто виноват. Но для этого никто не должен подозревать, что ты об этом знаешь, а то они тебя изведут. Понял?
Хохлик согласился, но у Василия легче на душе не стало.
Ещё и погода, как назло, стояла мерзкая, промозглая. В такую хорошо бы сидеть в натопленном доме, за столом, например, и чтобы на столе жареная рыба, и репа, томлёная в чугунке, и кислое молоко, и хлеб с солью или со сливками. А то и яичница с салом, капуста с грибами, и ревень, и
