сколько сделано, какая работа в нашей тайге идет… Это старое ухожье охотничье было, где сейчас поселок наш новый. Теперь нам жить там, хлеб выращивать. На пустом месте строили. Я там с первого колышка все видел, знаю, как трудно, как непросто было все это начинать и строить. Но ведь сделали. А сейчас дело вроде к концу идет, наладилось. Поднажать только осталось, чтобы вовремя и полностью мы на новом месте работать начали. Вот тогда, пользуясь случаем, всех вас на новоселье приглашаем. А кто захочет, может и поселиться в наших краях. Нам люди нужны…
Режиссер, посмотрев в текст, проворчал:
— Вернулись наконец на круги своя…
Редактор снова попытался перехватить инициативу.
— Павел Егорович, я думаю, на новом месте и проблемы у вас новые хозяйственные возникают? Расскажите, пожалуйста, как конкретно отразились на вашем хозяйстве все происшедшие и еще предстоящие перемены? Трудно, очевидно, будет в первое время?
— Трудно! — согласился Смолин. — Мы знали, что трудно будет. Но это бы еще ничего, справимся. Люди у нас работать умеют. Да и как без трудностей в большом деле? А вот когда бестолковщина начинается, тогда плохо. Линию нам в этом году отказались начинать. Линию электропередачи. А у нас всего два дизеля в гараже новом стоят. Вот и получается, что электричества строителям едва хватает.
Ферму вы нашу показали новую. А сколько мы с ней намучались? Настилы по проекту сделали, а наши коровы видали какие? Двадцать лет породу выводили.
Одна из доярок не выдержала:
— Ей этот настил на половину только.
— Ни лечь, ни встать, ни скотнику проехать, — подхватил Смолин. — Нет, доказывают, по проекту так. Ладно, настилы мы сами переделали. Другая проблема — транспортеры, автоматическое навозоудаление. Казалось — живи и радуйся. Мы и радуемся. До морозов. Выходы у транспортера на улицу. Чуть мороз, и готово — бери лопату в руки. А наши морозы — сами знаете. Опять проектная неувязка.
Вторая доярка тоже не выдержала:
— Павел Егорович, вы про кормоцех…
— А что про него говорить? Нет кормоцеха. Ферма есть, а на кормоцех еще проект утверждают.
— Как же вы принимали ферму? Акт подписывали… — вмешался редактор.
— Стадо-то нам надо определить куда-то на зиму? Доярки переехали, корма на новую ферму завезли. Старую мы который год не ремонтируем. Рассчитали, что по плану все пойдет, а теперь нет там возможности коров держать. Вот и подписал. На ферме еще сварщики работают, а мы уже коров загоняем. Нужда заставит…
— Екатерина Иннокентьевна, — повернулся редактор к доярке, — поскольку зашла речь о ферме, может, вы что добавите? Как вы освоились в новом помещении?
— Конечно, ферма — со старой не сравнить. Тепло, светло, механизация. Только коровы у меня все пугаются. Даже надои упали.
— Никак привыкнуть не могут? — улыбнулся редактор.
— Так и я к этим поилкам не привыкну никак, — вмешалась вторая доярка. — Как она нажмет на это… в поилке, соседки ее в стороны шарахаются. Всех водой обдаст. И корм все время сырой.
— Давление воды никак не отрегулируют, — объяснил Смолин. — Это мелочи, наладится. Вы нас правильно поймите. Мы не жалуемся. Мы работаем. Нелегко работаем, продукцию нашу сельскохозяйственную выдаем. А значит, требуем, просто обязаны требовать возможности работать хорошо. Так что разговор этот у нас деловой, нужный, хорошо, что многие нас сейчас слышат. А о том, как мы поработали в уборочную, вот они расскажут…
— У механизированного звена Степана Ивановича Погодаева самые высокие в районе показатели по вспашке зяби, — подхватил редактор. — Мы попросили его рассказать о своей работе, о работе своих товарищей.
Степан подтянул к себе отложенный было текст и, не отрываясь от бумажки, монотонно забубнил:
— Несмотря на трудные погодные условия нынешней осени, наше механизированное звено значительно перевыполнило план вспашки зяби…
Многочисленные экраны мониторов в аппаратной крупным планом показывали его напряженное, искаженное сильным боковым светом лицо. Мало он был похож сейчас на обычно спокойного, усмешливого Степана Ивановича, каким хорошо знали его односельчане.
У сына
Дверь квартиры была полуоткрыта на лестничную площадку, в квартире гремела музыка, а на ступеньках лестницы сидела и плакала девушка.
Устало поднимавшийся по лестнице Смолин остановился рядом в растерянности — не то спросить, не то сказать что-нибудь в утешение.
Девушка подняла голову:
— Чего стали? Дайте платок. — Смолин дал ей платок. Девушка вытерла глаза и поднялась. — Устала я от всего от этого, — сказала она и отдала платок Смолину. — Надо уходить, правда?
— Краску размазала, — сказал Павел Егорович и вытер ей щеку платком.
— Спасибо, — буркнула девушка.
Смолин подошел к полуоткрытой двери.
— Вы сюда? — удивилась девушка и тоже подошла к двери.
— Опоздал? — спросил Смолин.
— Я не знаю. Они там каждый по себе. Одинокие люди. Вечер одиноких людей. Грустно?
— Если одиноких, то грустно.
— Вы заходите. Я только пальто заберу.
— Подожди, — придержал ее за руку Смолин и нажал кнопку звонка. Звонок был почти не слышен за грохотом музыки, но сын все-таки появился на пороге.
— Ты? — сказал он. — Проходи…
— Ты потерял гостя? — спросил Смолин.
— Вечные фокусы, — раздраженно бросил сын. — Требуется постоянное внимание. Если ты ее выслушаешь, она успокоится.
— У тебя поесть что-нибудь найдется? — спросил Смолин. — Пообедать не успел…
— Посмотри на кухне, — сказал сын. — Я сейчас.
— Хотите есть? — повернулся Смолин к девушке.
— Хочу… — неожиданно согласилась она.
На кухне было темно, и Смолин зажег свет. У окна стояла парочка.
— Не теряете времени. Амуры под Шнитке. Ужас как оригинально, — сказала девушка и спросила у Смолина: — Чай подогреть?
— Валяйте, — усмехнулся тот.
Парочка ретировалась в полутемный коридор, девушка с грохотом поставила на
