конфорку чайник.
— Курите, курите, — разрешила она разминавшему сигарету Смолину. Тот наконец сел и внимательно оглядел собеседницу. Она хотела что-то сказать, но на кухне появился сын.
— Поедешь? — спросил он у отца.
— Переночую… У тебя…
— Ночуй, — согласился тот.
— Не смотрел? — поинтересовался Смолин.
— С ними посмотришь. Совсем из головы вон. Ну и как?
— Надо бы хуже, да некуда. Сам не помню, что наговорил.
— Отец, — объяснил сын девушке. — Передача про него по телеку была…
— А вы совсем не похожи, — решила девушка, внимательно оглядев того и другого. — Глаза разные…
— Ты уходить собралась, — сказал сын. — Не задерживаем.
— Задерживаем, — не пустил девушку Павел Егорович. — Мы с ней чай будем пить.
Сын сел рядом, тихо спросил:
— У Нины не был?
— Собирался.
— Если пойдешь, я тебе передам кое-что. Отпускные сегодня получил…
— Давай, давай, давай. Я там тоже кое-что привез, в машине оставил. А ты пока гостей разгоняй. Чаю попью, схожу, да спать. Устал, укатали сивку…
Девушка налила ему чай в большую кружку.
У внучки
Снова Смолин с большой сумкой в руках стоял на лестничной площадке. Тихо постучал. Дверь открыла молодая женщина — бывшая жена сына.
— Проходите, — тихо сказала она Смолину.
— Ты извини, Нина, что поздно. Днем совещание, вечером передача, а завтра чуть свет…
— Я смотрела, — сказала Нина, зябко кутаясь в кофту. — Хорошо вы выступали.
— Это тебе… Вернее — Оленьке. Как она?
— Спит. Переболела недавно. Сейчас ничего.
— Ты хоть одним глазком покажи. Соскучился я без вас. Одна внучка и ту два раза в год вижу.
Нина замялась, поставила сумку, сказала:
— Только тихо. А то проснется, раскапризничается…
Она отворила дверь в комнату, чуть освещенную ночником. Еще не заходя туда, Смолин разглядел в приоткрытую дверь второй комнаты сидящего за столом мужчину. Он встретился мгновенным взглядом со Смолиным и отвернулся к мерцающему экрану телевизора. Смолин прошел за Ниной в комнату, остановился у кровати спящей внучки.
— Значит, получается, что все, — тихо сказал он. — Не склеишь…
Нина смотрела в окно.
— А если и клеить нечего, — прошептала она наконец. — Так все…
— Думаешь, ему легко?
— Не знаю. Нет, наверное…
— Оленьку он любит.
— Я же вижу… — Нина беззвучно заплакала.
— Не хочу, чтобы ты стала мне чужим человеком. Не получится… Она вот теперь болеть будет, как… заноза в сердце. До самой смерти. Смотри… улыбается. Сон, наверное, хороший снится. Не знает еще, что ее на всю жизнь обокрали, когда она еще ничего и понять-то не могла. Вот что у нас с тобой получается. — Павел Егорович подошел к Нине, увидел её залитое слезами лицо. — Может еще образуется всё? — прошептал он. — Чего не бывает. Всё-то вы спешите. Не спеши… Я теперь почаще бывать буду, в город перебираюсь. Предложили…
— Приходите… Оленька вас любит…
Сердце…
В комнате сына царил нежилой беспорядок. Словно хозяин только что уехал или собирался уезжать.
Павлу Егоровичу было постлано на диванчике. Он не спал, курил. Курил и лежавший напротив сын.
— Что с отпуском надумал? — спросил наконец Павел Егорович.
— Не знаю… Обещали путевку.
— Поехали со мной. Поможешь упаковаться. А то минуты нет свободной. Со старухой нашей решим, что делать.
— С кем?
— С избой, говорю, решать надо. То ли раскатать, то ли продать, то ли на новое место переносить…
— Жалко старушку.
— Жалко… Отец бы не дал. Уважал свой труд. Поедешь?
— Ты спать хотел. Спи…
— Да я не вмешиваюсь. Сам думай…
Выехать решили пораньше. По дороге Смолин завернул на базу и принес со склада два густо покрытых смазкой коленвала. Засунул их в багажник и довольно стал объяснять сидящему на переднем сиденье сыну:
— Выбил-таки. Сказал, с живого не слезу, если не дашь. Понял, что не слезу. Он мужик понятливый, дурака в нашу «Сельхозтехнику» не сунут…
— Опять все сам. Устаревший, между прочим, метод руководства.
— Достань-ка масло. А не сам, будешь с усам. Инженер мой все лето к нему ездил…
Сын пошарил за сиденьем, протянул ему бачок с маслом.
— Подмажу — и поехали. И так припозднились.
Смолин открыл капот и начал заливать масло. К нему подошел незнакомый, слегка помятый не то жизнью, не то недавними обстоятельствами человек примерно лет тридцати.
— Слушай, друг, далеко наладился?
— В Илимский. А что?
— Так это самое… совсем по пути. Выручай.
Он помог Павлу Егоровичу завернуть пробку, что-то поправил в моторе.
— Шофер? — спросил Смолин.
— Было.
— Почему было?
— Бывает, что залетают. Вот и было.
— Права что ль отобрали?
— Права при себе. Только последнее место работы это самое… Родная трудовая. Не везде доверяют.
— Понятно.
— Подкинешь? С меня пузырь.
— Садись.
— А твой как? Возражать не будет?
— В машине кто хозяин? Кто за рулем. «Пузырь» при себе?
— Запасся.
— Давай.
— Это самое… Может, потом? Осторожненько. Не зажму, не боись.
— Давай, давай. Из-за чего сел?
— Вот из-за нее из-за самой, — сказал будущий попутчик, стараясь как можно незаметнее достать из небольшого
