поговорить почти со всеми в зале, – ответила она, убирая за ухо выбившуюся прядь волос. – Никогда прежде не замечала, как много возле нас ничтожных людей, не приносящих пользы.
– И не говорите. Столько верующих разродилось.
Мисс Дю Пьен не оценила моего искрометного проявления кощунства и одарила меня взглядом, полным порицания. Довольно странно было получить осуждение от человека, ни в коем виде не признающего религию.
Она строгим взглядом оглядела зал и сказала:
– Как же все это некрасиво.
– Мне тоже не нравится. На что вам жаловался Виктор?
– Лорд Абберлайн не смог посетить меня ввиду плохого самочувствия, вызванного, как я и предполагала, сибирской язвой, – ответила женщина. – Он пообещал явиться завтра. С врачами молодой человек не контактировал, пытался лечиться сам. Побоялся, что кто-то, не имеющий отношения к расследованию, узнает про склад и доложит в полицию.
– Вы сообщили ему, чем он болен?
– Нет. Виктор неприятен нам обоим, и если он сойдет на некоторое время с дистанции ради лечения, то это даст вам преимущество.
– Я думал, после случая с мужем Эбигейл вы вспомнили, что врач должен всегда говорить о вещах, представляющих угрозу для жизни.
– Запомните, что в нерабочее время врач никому ничего не должен! – сквозь зубы произнесла Клаудия, грозя тонким пальчиком. – Насколько мне известно со слов лорда Олсуфьева, вы сами не отошли от старых дел и в последний раз пообещали ему избавиться от Томаса Гилберта, убрав с дороги заодно и Виктора Абберлайна. Может теперь, когда вы узнали диагноз ненавистного юноши, лично скажете ему? Хорошо делать что-то чужими руками. Да?
– Ладно уж вам, не ругайтесь. Выпейте еще бальзама.
Вдруг в толпе танцующих на мгновение показалось раскрасневшееся лицо Анны, которая заметила нас с Клаудией, что заставило последнюю ужасно нервничать, брюзжать и сердиться.
– Рада, что у вас обоих получилось приехать на прием к Себастьяну, – сказала племянница Бенедикта, светло и приветливо улыбнувшись. – Не помешаю своим присутствием?
– Помешаете. Мы секретничаем, – проворчала моя подруга в ответ. – Не хочется, чтобы кто-то посторонний знал о наших тайнах.
– О, у нас с мистером Келлером тоже есть большая тайна! Она настолько серьезна, что Август даже перекрестился и поклялся никому не рассказывать ни малейшей детали!
– Что он сделал? Перекрестился? – переспросила мисс Дю Пьен, непонимающе сведя брови к переносице. – Неужели глубокий атеист нашел доказательства существования Бога за полгода бродяжничества?
Казалось, Анна вдруг поняла, что все мои обещания ничтожны и крест для меня ничего не значит, а Клаудия с долей нескрываемого превосходства надо мной торжествующе улыбалась и наслаждалась тем, как искусно поставила старого друга в неловкое положение.
Нужно было собраться с мыслями, выбрать правильный вариант между воспитанностью и желаниями, между манерами и возможностью высказать все, что я думал о них двоих. Разница между женщинами была лишь в том, что мисс Дю Пьен хотя бы иногда посещали трезвые мысли, чего не скажешь об Анне, у которой была только мирная идеалистическая жизнь в голове.
– Не сочтите за грубость, – ответил я, заложив руки за спину, – но вы, дамы, всегда ходите по одной натоптанной тропе, не в силах признать, что существуют другие варианты исхода событий.
– Как вам повезло, не работать с этим проходимцем, – произнесла Клаудия, обращаясь к миссис Гамильтон. – Пойду проводить вечер с умными людьми.
Врач оставила меня наедине со стесненной миссис Гамильтон, чьи пухлые красные губы побледнели и пересохли, а жилы на лбу надулись. Я надеялся, что Анна тоже уйдет, расстроенная пустым обещанием, но она продолжала стоять, слегка притрагиваясь к пунцовым щекам, и не знала, с помощью каких слов завязать разговор.
– А где ваш муж? – спросил я, утомившись бесконечным ожиданием. – Он бы не смог отпустить свою видную жену в место, где собралось большое количество джентльменов, жадных до мимолетных интриг.
– Лорд Олсуфьев показывает ему свою библиотеку. Филипп в свободное время постоянно читает, чего не скажешь обо мне. Совсем времени нет на литературу.
– Есть ли у него любимые жанры? Я мог бы кое-что порекомендовать.
– Сейчас он занят чтением книги про дистопию. До этого он читал произведения, связанные с социальным идеалом общества.
– Передайте мистеру Гамильтону, что самую правдивую дистопию он обнаружит, когда выглянет из окна. Не знаю, будет ли она интересной, но равнодушной точно не оставит, – усмехнулся я. – У вашего мужа была веская причина настолько опоздать, раз вы приехали не с ним, а со своим дядей.
– Мой муж потратил сегодня весь день на поиски пабов, в которых наша труппа могла бы давать представления и приносить хоть какие-то гроши до грандиозного успеха. Дядя пообещал познакомить меня с Себастьяном.
Женщина стала высматривать кого-то в толпе. Через несколько секунд я увидел хромого старика, опирающегося на очень тяжелую и громоздкую трость, больше похожую на декоративную кочергу.
Этим человеком оказался муж Анны. Простой, ничем не примечательный мужчина, часто участвовавший в дуэлях, судя по многочисленным ярким шрамам на шее, висках и скулах от пуль, пролетевших совсем близко. Он не пытался скрыть бирмингемский акцент, в отличие от своей супруги, и, казалось, даже гордился им, стараясь показать свою непринадлежность к напыщенным лондонцам.
Когда Анна познакомила нас и мистер Гамильтон получил от меня несколько комплиментов, касающихся его спутницы, я решил проверить, действительно ли Филипп юрист и проходил ли он практику в Германии.
Всего лишь один простой вопрос и немного приукрашенная история из жизни могли бы помочь мне разобраться в правдивости истории, рассказанной племянницей Бенедикта о своем муже.
Печальной гримасой на лице я попытался выразить свои внутренние переживания, затем опустил глаза и тяжело вздохнул.
– Вас что-то тревожит? – причмокивая, поинтересовался старик.
– Я остро нуждаюсь в специалисте с глубокими познаниями в юриспруденции. Ваша жена говорила, что вы один из лучших в этой сфере. Можете помочь?
Мужчина насторожился, в его глазах мелькнула злая тревога. От появившегося волнения у него раздулись ноздри, он начал неконтролируемо играть желваками на костистом лице.
– Конечно, – ответил мистер Гамильтон, упершись двумя руками на трость. – Какой вопрос вас беспокоит?
– Не могу вспомнить термин, на который можно опереться при обвинении… – сказал я и сделал вид, будто задумался. – Не напомните, как в Германии, где вы проходили практику, называются дела, в которых рассматривается злоупотребление правом с целью причинить вред другим людям?
– Не думаю, что термин будет сильно влиять на решение терзающей вас проблемы.
– Да, наверно, вы правы. Зачем это нужно, только зря время терять.
Мистер Гамильтон, услышав слезливую историю про недобросовестных газетчиков, желавших испортить мою деловую репутацию и распространявших компрометирующие материалы, порочащие меня и мою семью, немного подумал и
