– Мэйлин, – на мое плечо легла мужская рука. – Ты как?
– Я не могу вспомнить… Не могу, Лайон… Словно мои воспоминания пытаются пробиться, но тщетно.
– Всему свое время. Не торопись.
Я посмотрела на его встревоженное лицо и грустно улыбнулась.
«Не торопись». Проблема в том, что мне нужно торопиться. У нас нет времени, потому что в моей голове содержится какая-то ценная информация.
– Мэй! Не торопись, а не то упадешь!
– Мама! Смотри, что мне подарил дедушка. Это же щенок!
Я посмотрела на мраморную, потрескавшуюся лестницу, и ноги сами понесли меня туда.
Это было очень странным, диким и пугающим ощущением… Слышать в своей голове голоса, и на миг потерять связь с реальностью. Надеяться на то, что это действительно воспоминания, а не просто игра моего воображения.
Я остановилась на первой ступени и взглянула наверх.
– Я назову его Луч! А мы заберем его с собой, когда вернемся папе?
– Конечно, милая.
Я тряхнула головой и побежала наверх, перепрыгивая через несколько ступеней. И была благодарна Лайону за то, что он, ничего не спрашивая, просто последовал за мной.
Мне казалось, что я не пробуждаю воспоминания, а гонюсь за ними… Пытаюсь поймать ускользающие отрывки из моего детства.
Оказавшись на втором этаже, я застыла.
Здесь царила ещё большая сырость и полумрак…
– Я рядом, – шепнул Лайон низкий позади меня. – Не бойся.
Я крепко зажмурилась, мысленно прося помощи у своей семьи. Почему-то уверенность в том, что это мой дом крепла с каждой секундой.
«Мамочка, помоги мне вспомнить...»
Но голоса в голове упрямо молчали.
Я не спеша двинулась по коридору, прислушиваясь к скрипу обветшавших половиц, и остановилась у двери в конце коридора. Она висела на одной петле, и стоило мне попытаться открыть ее пошире, как огромное деревянное полотно сорвалось вниз…
Лайон стремительно потянул меня на себя, прижав к его груди, а эту недавнюю тишину разрезал оглушающий шум падающей на пол двери и кусков штукатурки.
– Аккуратно, Мэйлин, – в голосе Лайона угадывался испуг. – Если хочешь войти куда-то, или что-то открыть, то просто скажи мне.
Я кивнула, вглядываясь в темный коридор, и Лайон оторвал меня от своей груди и вошёл первым в комнату.
Но именно этот оглушающий хлопок и стал моим адом, и спасением.
Я осталась стоять на месте, глядя в темноту…
– Дедушка, мне кажется, что Луч заболел…– раздался жалобный детский голосок.
– Что такое, Мэй?
Я повернула голову в сторону комнаты с закрытой наглухо дверью, мимо которой мы уже прошли и нахмурилась.
– Он не встаёт! – детская ручка открыла дверь, и заглянула в комнату.
– Ну, пошли посмотрим, что с твоим другом, – раздался мужской голос. – У меня есть волшебный ошейник. Вот сейчас мы наденем его и твой Луч снова будет в порядке.
– Мне кажется, что у него сломана лапка…
– Этот ошейник любую боль и рану лечит.
– Он волшебный?
– Конечно, волшебный...
Словно наяву я услышала, как скрипнула дверь закрытой комнаты, и снова повернулась в темноту коридора.
Видение...
Маленькая рыжая девочка шла за руку с седовласым мужчиной, державшим в руке…
– Господи, Лайон! – мое дыхание от волнения сбилось, и я приложила руку к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца.
– Что случилось?!
– Мой дедушка… Он был Хранителем! Он вылечил моего щенка! Повесил ему на шею нить исцеления…
– Ты уверена?
Я судорожно закивала, и повернулась в его сторону. Страх прошиб меня насквозь.
Мне было страшно.
Очень страшно, вспомнить то, от чего так пытался защитить меня отец.
– Мне кажется, что это была женская спальня, – Лайон обвел руками комнату, дверь которой недавно с ловкостью слетела с петли, и чуть не прибила меня.
И я двинулась к нему, уже в глубине души понимая, кому она принадлежала.
На стене висело огромное разбитое зеркало в резной оправе, а на огромной кровати лежал грязно–зелёный матрас, пронизанный пружинами.
Дверцы некогда красивого шкафа были перекошены, а на полу валялись ветхие книги… По-видимому, тому, кто грабил дом после загадочной смерти семьи, книги были абсолютно не интересны.
– Лайон, открой, пожалуйста, шкаф, – попросила тихо, вспомнив его просьбу.
Пока мой напарник направлялся туда, я подняла одну из книг, переворачивая пожелтевшие и сырые страницы дрожащими руками. Сборник стихов. Тех, которые так любил читать мне отец.
На глаза навернулись слезы, и я, быстро проморгавшись, попыталась сдержать свои рвущиеся наружу эмоции.
– Мэйлин, иди сюда.
Я подняла голову и взглянула на Лайона. Он стоял у открытого шкафа и с интересом рассматривал его скудное содержимое.
Бросив на пол книгу, и вытерев со щеки мокрую дорожку от слез, я тут же поспешила к нему.
– Что там?
– Тут альбом.
Несмотря на то, что мне хотелось побыстрее схватить его, чтобы все рассмотреть, я действовала не спеша. Все было хрупким от сырости, влаги, и времени.
Лайон придвинулся ближе, как и я, сгорая от предвкушения новой информации.
Но стоило мне открыть первую страницу, как я, приложив ладонь ко рту, все же расплакалась.
С первой пожелтевшей страницы на нас маленькая девочка, сидящая на огромном диване и держащая на руках маленького щенка.
И это была я.
– Мэйлин... – протянул Лайон, обняв меня за плечи.
– Это я, Лайон… Это я, – шептала, понимая, что все же прикоснулась к воспоминаниям.
– Я уже понял. Художник был хорош, и отлично передал твой вздернутый нос. Мне кажется, что и в детстве ты была гордячкой и задирой.
Я усмехнулась сквозь слезы, и перевернула следующую страницу.
– Это альбом мамы. Отец рассказывал мне, что она очень любила рисовать.
С каждой перевернутой страницей мне все больше и больше хотелось плакать… Я рассматривала портреты бабушки и дедушки, сидевших в гостиной, где теперь была пустота и сырость… Разглядывала картину дома, величественно раскинувшегося среди аккуратно подстриженных кустов. Моя рука прошлась по портрету красивой молодой женщины…
Мама нарисовала даже себя.
