Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
Лиддердейл отреагировал моментально, созвал чрезвычайный комитет под председательством Нэтти, который использовал связи с парижскими Ротшильдами, чтобы доставить из Франции 3 миллиона фунтов золотом. Еще полтора миллиона доставили из России, и «Бэрингз банк» получил поддержку в виде чрезвычайного займа, в который Банк Англии вложил 1 миллион, Ротшильды 500 тысяч, «Грин и Миллз» 500 тысяч, а разные другие торговые банки еще 1 миллион 250 тысяч, и на следующий день «Таймс» смогла отрапортовать, что «худшее позади». Кризис миновал. Сити вздохнул с облегчением. За четыре года Бэринги выплатили все свои долги до последнего пенни.
Лиддердейл в письме выразил глубокую признательность Нэтти за помощь в спасении фирмы, которая всегда была его конкурентом, а порой и врагом: «Когда вы благодарите Банк Англии, очень важно помнить о том, какую помощь с готовностью и охотой оказали нам другие фирмы, в первую очередь лорд Ротшильд, чьи связи в Банке Франции были для нас большим подспорьем в получении средств, без чего мы не смогли бы оказать той помощи, которую оказали.
Этот кризис, по-видимому, усугубил врожденную осторожность Нэтти. «Бэрингз банк» реконструировали и превратили в общество с ограниченной ответственностью. Ротшильды продолжали работать в качестве партнерства. Нэтти чувствовал, что не имеет права рисковать, и не рисковал. «Н.М. Ротшильд и сыновья» стали синонимом осторожности.
«Лондонский дом пользуется большим престижем, – писал немецкий посол в Британии в 1903 году, – но он много лет не занимался никакими новыми предприятиями и довольствовался безопасным вложением своих богатств». Фирма начала вести себя так, будто была слишком солидной и прочной, чтобы вообще вести хоть какой-то бизнес.
Рональд Пэлин в своем «Наслаждении Ротшильда» нарисовал нам очаровательную картину Нью-Корта того времени. Мистер Пэлин, недавно ушедший на покой с поста секретаря банка, поступил в Нью-Корт в 1925 году, примерно через десять лет после смерти Нэтти и его братьев, но их призраки, казалось, по-прежнему витали там, и еще была жива память об их днях: «Леопольд приезжал первым около 11 часов утра, обедал в половине второго и уезжал около пяти. Альфред появлялся не раньше двух дня или позже, обедал между половиной четвертого и четырьмя и после ухода брата часто ложился вздремнуть на кожаном диване».
О том, какого распорядка придерживался Нэтти, записей нет, но он был публичной фигурой, и ему приходилось бывать и на совещаниях в Сити, и в еврейской общине в качестве ее светского главы. Он также много занимался своими имениями и разводил призовых чистопородных коров джерсийской породы. Повседневные дела фирмы лежали на плечах примерно сотни клерков, и из отчета мистера Пэлина складывается впечатление, что компания достигла такой стадии, когда уже ничто не могло пойти не так, ибо где-то позади знаменитого зала партнеров с его резными панелями, массивными каминами, тяжелыми диванами, огромными столами и портретами прошлых руководителей за делами фирмы «Н.М. Ротшильд и сыновья» приглядывал самый старший партнер.
Глава 14
Дамы в уединении
Из всех резиденций, построенных Ротшильдами в Чилтерне, только одна и внешне, и по ощущению была похожа на настоящий дом – двухэтажный особняк сэра Энтони в Астон-Клинтоне. Это было сравнительно скромное жилище вполне заурядной, но солидной конструкции. В таком доме мог бы жить любой умеренно состоятельный коммерсант, и если он и не полностью удовлетворял желаниям сэра Энтони, то по крайней мере соответствовал склонности к уединению леди Ротшильд.
Луиза Ротшильд происходила из семьи Монтефиоре и приходилась племянницей сэру Мозесу, и в ней проявились многие черты его характера: религиозность, глубокая забота о еврейском народе, любовь к семье, острое чувство социальной ответственности и целеустремленность. С раннего возраста она вела дневник, где наметила принципы, которым руководствовалась всю жизнь.
В восемнадцать лет она сделала такую запись: «Я никогда не должна позволять себе никаких симпатий и антипатий, не одобренных моей совестью и разумом. Я не должна позволять себе иметь привязанности, не основанные на уважении, и ни из корысти, ни из прихоти, ни из легкомыслия не выказывать больше нежности, нежели испытываю на самом деле».
Сэр Энтони полностью укладывался в ее довольно строгие рамки. Он был ее кузеном, Ротшильдом, и хорошим человеком в простом смысле этого слова, добрым, великодушным, дружелюбным и ласковым.
Во время их помолвки Энтони работал в парижском отделении банка, и по их переписке можно судить, что Луиза хорошо умела скрывать свои чувства. Его письма теплы, спонтанны, ее – сдержанны и прохладны; возможно, она дисциплинировала себя до такой степени, что уже не могла свободно выражать любовь и нежность, даже если бы и хотела.
У нас есть возможность увидеть, как она распланировала свои дни в 1840 году, накануне брака, когда ей было девятнадцать:
«Понедельник:
хозяйство и газеты – до половины 11-го;
глава из Локка – в 11 часов;
рисовать – в час;
новые публикации – в половине 2-го;
география – в 3;
итальянский или немецкий – в 4 часа».
И так далее всю неделю, кроме субботы, Шаббата, который она отвела для религиозных занятий и серьезного чтения. Даже находясь в Лондоне, она не так уж часто бывала в синагоге, так как не ездила в экипаже в Шаббат, и ее дочь объясняет: «Она не переносила утомления от долгого пешего пути, после которого следовала продолжительная и довольно утомительная служба».
Поэтому леди Ротшильд устраивала нечто вроде собственной службы и проводила много часов за чтением проповедей. Похоже, она предпочитала христианские богословские труды иудейским и всерьез относилась к их наставлениям.
«Чтобы поступать, как должно, мне следует усердно изучать Слово Божие и искренне молиться о том, чтобы сознавать свой долг и иметь силы для его исполнения, а также не терять бдительности в непрестанной проверке себя. Моя нынешняя обязанность состоит в том, чтобы подавать пример добродетельности и набожности; влиять, если возможно, на поведение окружающих; делать счастливым супруга, насколько это в моей власти, выполняя его желания и во всем угождая ему; с прилежанием, вниманием и разумением относиться ко всем людям и делам, которыми я управляю. Сейчас моя главная цель должна состоять уже не просто в том, чтобы знать, а наилучшим образом применять то, что я знаю, и способствовать счастью и удобству всех, кто нас окружает».
Энтони предоставил Луизе подыскать дом, поставив условие, что они «не должны жить слишком близко к кому-либо. Наша семья велика, и дом будет нужен нам для нас самих». В частности, он уговаривал ее не выбирать Пикадилли, где жили его братья, или Стэнхоп-стрит, где жила его мать, но в итоге они все же поселились на Гровенор-Плейс, откуда было недалеко и до первых, и до второй. Именно там у них родилось двое детей: Констанс в 1843 году и Энни в 1844 году.
В 1847 году Энтони стал баронетом, а шесть лет спустя купил Астон-Клинтон.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 142
