В миг рождения его брата проклятие заключило его в свои страшные объятия. Все знали, что ждет Уильяма – очередного Мортона, потерявшего разум. Это разбило сердце матери, толкнуло ее в какое-то темное место, из которого она так и не вернулась.
Дрожащими пальцами Хит провел по волосам. Сердце его переместилось куда-то в горло, и он все никак не мог проглотить его обратно вниз. Кроме случайного потрескивания горящей древесины в камине, ничто не нарушало тишины. Там же горел слабый свет, не настолько яркий для освещения всей комнаты, но достаточный, чтобы сразу же напомнить ему, где он находится. Сторожка. Убежище, в котором он в последнее время уединялся, когда не хотел никого видеть. Вот только пристанище это стало местом мучений.
Он прерывисто выдохнул и лишь теперь понял, что до этого не дышал. Словно боялся, что кошмар настоящий, а не отголосок далекого прошлого. Будто он проснулся опять двенадцатилетним, а полные боли вопли его младшего брата поглотили и его самого, и его собственное хрупкое здравомыслие. Каждый крик – кинжал в сердце, приводящий Хита все ближе и ближе к безумию, притаившемуся как дикий зверь во мраке и только и ждавшему, чтобы накинуться на него и утащить в пропасть.
Он встал, опустив ноги на холодный голый деревянный пол. Стараясь не смотреть на спящую на большом ковре фигуру, направился к очагу. Вот же упрямая женщина! А ведь он предлагал ей лечь в кровать.
Обойдя ковер стороной, Хит встал на колени и подбросил дров в огонь, потом пошевелил их, дождался, пока они начали потрескивать и залили мягким светом комнату. Ему на погибель. Ибо, когда он обернулся, его взгляд сам по себе нашел Порцию и принялся упиваться ею, как изголодавшийся человек видом еды.
Ноги его пришли в движение, он приблизился к тому месту, где она спала, свернувшись на боку, будто невинный ребенок. Однако она не была невинна. Он больше не верил в ее непорочность, не верил в то, что она оказалась втянутой в бабушкины махинации невольно. В то, что в Мортон-холле Порция осталась лишь для того, чтобы увильнуть от сезона. Какой же он дурак, если вообще мог такое подумать!
Он стоял над спящей фигурой, сжимая и разжимая пальцы. Мышцы его постепенно напрягались. Кровь закипела от гнева, ярости на самого себя, ведь его влекло к ней, несмотря на то, что он хорошо знал, какой она человек.
Хит не понимал, чего ему хочется больше – заключить ее в объятия или затрясти упрямицу так, чтобы зубы застучали. Значит, он для нее ничто? Проклятье, эти ее слова задели его за живое, заставили, лежа на постели, глядеть на потолочные стропила еще долго после того, как ее дыхание выровнялось и замедлилось во сне! А кто она, та, что обманула его своими красивыми отказами? А ведь он даже начал сочувствовать ей.
Порция зашевелилась, перекатилась на спину, волосы ее выглядели как темное озеро вокруг головы. Плечи заблестели над покрывалом, будто светлый мрамор. При виде их у него во рту пересохло. Ее наготу от глаз Хита скрывала лишь тонкая ткань. Несколько футов отделяли его от беспрепятственного лицезрения, от полного доступа к телу, которое не покидало его сны по ночам. И мысли днем.
С уст ее сорвался тихий звук, веки задрожали и раскрылись. Она посмотрела на него мутным ото сна взглядом. Мягкая, мечтательная улыбка тронула ее губы. Потом Порция заморгала. Улыбка исчезла одновременно с мечтательным видом. Испуганно вскрикнув, она подскочила, забыв про покрывало, забыв про наготу.
Сиплый выдох вырвался из его легких, когда он увидел маленькие свежие груди, темные соски и нежный холм живота. Это было слишком! Зрелище лишило Хита сил, ноги его ослабели и подогнулись.
Он упал перед ней на колени, жадно пожирая ее взглядом.
Она проследила за его глазами, увидела свое обнаженное тело, ахнула и попыталась схватить опавшее вокруг талии покрывало.
Из глубины его груди исторглось глухое рычание, в животе пробудилось что-то горячее и первобытное. Не раздумывая он сорвал с нее покрывало и отбросил его в сторону, заставив девушку предстать перед ним во всей нагой красоте.
Она вскрикнула и попыталась прикрыться руками, но он схватил ее за запястья, пальцы изогнулись вокруг тонких костей. Костей до того хрупких, что любое давление сломало бы их.
Взгляд Хита прошелся по всему ее телу, упиваясь плавными линиями и мягкими изгибами. Она сжала и подогнула колени, пряча самую потаенную часть своего тела, и движение это, такое естественное, столь женственное, воспламенило в нем желание обладать ею, перестать сопротивляться и пасть, опуститься в самую глубину той пропасти, с которой он боролся всю жизнь.
Он всегда предпочитал женщин в теле, пышных, как Делла. Но жеребячья хрупкость Порции имела свою особенную красоту. Невыносимо женственное, мягкое и грациозное, как ива, изгибающаяся на ветру, ее тело требовало поклонения, похвалы от его губ и рук. И этому невозможно было противиться, у него просто не осталось сил.
Отпустив запястья, Хит взялся за гладкие бедра. Дыхание его сбилось, он скользнул рукой дальше, накрыл ладонью полноту ягодиц. Вздох Порции достиг его слуха, звук, не похожий ни на что, слышанное им до сих пор, вырвавшийся из того места в глубине горла, где таится наслаждение.
Пальцы Хита согнулись, вдавливаясь в округлости ягодиц, притягивая Порцию ближе, пока ее ноги не открылись, подобно цветку, ему навстречу. Он прижался к ней полностью, застонал от мягкости ее шелковистых конечностей, ее теплого тела.
Широко открытые глаза Порции встретили его взгляд, горящие в свете огня голубые драгоценные камни.
– Что вы де…
Быстро покачав головой, он заставил ее замолчать.
Нет времени для слов. Для логики. Логика точно сбежит, если он подчинится этой женщине. Если заключит ее в объятия и прижмет к себе гибкую фигуру, точно имеет на нее какое-то право.
Закрыв глаза, он согнул пальцы и провел их тыльной стороной по ее гладкой спине, нежной, дразнящей, прошелся по всем маленьким выпуклостям позвоночника – ему захотелось скользнуть губами везде.
Руки продолжали исследование, изучая каждый дюйм ее плоти. Нежная впадинка пупка. Изысканная форма каждого ребра. Мягкий изгиб живота, затрепетавшего под кончиками его пальцев. Ладони Хита скользнули по нижней стороне грудей, оценивая их малый вес. Открытыми ладонями он провел по твердым соскам. Ее дыхание участилось, что возбудило его почти так же сильно, как шелковистость кожи.
Не в силах остановить себя, он сомкнул руки на ее грудях, сжимая крепкие маленькие холмы, стал давить, мять, перекатывая вспучившиеся пики. Она тихо застонала, и звук этот полоснул его ножом, воспламенил, снял последние преграды. Сдавленный смех родился у него в горле. Он ведь даже не думал останавливаться.
Порция схватила его за руки, ногти ее врезались в плоть до боли, граничащей с удовольствием.
– Хит, – всхлипнула она, прося, умоляя.
Отпустив груди, он проник одной рукой между ее бедер, погладил пушистые завитки, покрытые росой желания. Проверил, готова ли она, коснувшись складок ее лона, уже влажных в ожидании его.
