Книга Царица Евдокия - Вячеслав Козляков

Собрать изданные ранее манифесты или отменить их — это разные вещи. Но после такого объявления все равно отступать было некуда, приходилось заново решать дела тех, кого напрямую затронул розыск 1718 года. В том же протоколе содержится решение об указе, касавшемся судеб ссыльных людей из окружения царицы Евдокии. Правда, по смыслу решения можно было понять, что виноват был только Петр Толстой, уже низвергнутый из всех чинов, и речь шла лишь о его злоупотреблениях, допущенных им при розыске: «Приказано записать указ, чтоб тех людей, которые в прошлом 1718-м году, по делу, которое было в розыскной канцелярии у Петра Толстова, сосланы в ссылку свободить, а именно: из Сибири Александра Лопухина, Семена Баклановского, Григория Сабакина; из Кольскаго острога Степана Лопухина, князя Семена Щербатова и прочих, которые по тому ж делу сосланы. И о том к губернаторам послать указы; тако ж Гаврила Лопухина, который в Астрахани при Адмиралтействе, оттуда уволить».

А что же царица Евдокия Лопухина? Ведь в протоколах Верховного тайного совета решение о ее собственном освобождении из Шлиссельбурга отсутствует. Как оказалось, решение было принято, как в доисторические времена московских князей, «сам-третей у постели». Князь Меншиков широко раскрывал объятия «государыне моей святой монахине» и лично сообщал об этом в письме старице Елене. Оказывается, членам Верховного тайного совета специально пришлось приехать для этого в дом заболевшего князя Меншикова и там уже договариваться обо всем, что касалось царицы Евдокии. В протоколы Верховного тайного совета тогда вошли не самые существенные детали переговоров в доме Меншикова по поводу «обращения» царицы Евдокии, вроде отпуска тысячи рублей «на некоторую дачу» шлиссельбургскому коменданту Степану Буженинову. О том, что именно Буженинову, боявшемуся без указа войти к старице Елене, велено сопроводить ее в Москву, светлейший князь своим собственным письмом сообщил пленнице 25 июля. Все это лишний раз подтверждает, что главным образом Меншиков в одиночку и решал дело царицы Евдокии:

«Государыня моя святая монахиня!

Получил я от вашей милости из Шлютельбурга письмо, по которому за болезнию своею не мог в верховный совет придтить, и для того просил господ министров, чтобы пожаловали ко мне, и потому они изволили все пожаловать ко мне; тогда предложил я им присланное ко мне от вашей милости письмо и просил всех, чтобы вашу милость по желанию вашему определить к Москве в Новодевичий монастырь, на что изволили все склониться, что отправить в Новодевичий монастырь и тамо определить вам в удовольствие денег по 4.500 руб., и людей вам по желанию, как хлебников и поваров, так и прочих служительниц.

Для пребывания вашего кельи дать, кои вам понравятся, и приказали вас проводить до Москвы бригадиру и коменданту Буженинову; чего ради приказали ему быть сюда для приему указу в Москву к генерал-губернатору и о даче подвод и подорожной, и на проезд 1000 р.

О сем объявя вашу милость поздравляю, и от всего моего сердца желаю, дабы вам с помощию Божиею в добром здравии прибыть в Москву и там бы ваше монашество видеть, и свой должный отдать вам поклон.

P.S. Жена моя и дети, и обрученная государыня невеста и свояченица наша Варвара Михайловна вашей милости кланяются».

В политических комбинациях Меншикова главное содержалось в постскриптуме — упоминание дочери, обрученной с императором Петром II, внуком царицы Евдокии. Придание письму теплого, семейного звучания, передача приветов от жены Дарьи Михайловны Меншиковой и свояченицы Варвары Михайловны Арсеньевой (сестры жены), которую Меншиков уже сделал обер-гофмейстериной будущего двора своей дочери, не имело никакого отношения к истинным чувствам князя к «святой монахине». Вежливость нужна была затем, чтобы ему потом было удобнее влиять на царицу Евдокию через жену и свояченицу Кто поверит, что он искренне желал приехать на поклон к царице Евдокии в Новодевичий монастырь в Москве?

Е.В. Анисимов писал о намерениях Меншикова: «Ласки светлейшего понятны: бабушка царя — это не вчерашняя Дунька — ненавистная постриженная жена господина, с которой можно было поступать как заблагорассудится. Но почему Меншиков горячо желает встретиться с экс-царицей в Москве, а не в Петербурге, куда из Шлиссельбурга по Неве плавания всего лишь день? В этом-то и состояла хитрость временщика. Он не хотел конкуренции, и Елену, не дав ей познакомиться даже с внучатами, отправили в Москву, в Новодевичий монастырь».

26 июля 1727 года Верховный тайный совет уже подробно перечислил манифесты о престолонаследии, которые предстояло изъять из свободного хождения, даже из домов тех людей, кто мог купить «опубликованные в народ» объявления: «1) февраля 3 дня 1718 года о наследствии; 2) того ж года июня 25 дня объявление блаженныя памяти о государе царевиче и другой по делу Глебова и епископа Досифея; 3) устав о наследствии престола российскаго февраля 5 дня 1722 года, и прочие, ежели к тем делам явятся приличные». Убрать следы этих документов из действующего законодательства было можно, но как справиться с памятью людей? Тем более тех, кому один из названных манифестов «по делу Глебова и епископа Досифея» сломал жизнь? 31 июля члены Верховного тайного совета послали указ московскому генерал-губернатору князю Ивану Федоровичу Ромодановскому о переводе старицы Елены в Новодевичий монастырь. Ромоданов-ский должен был принять меры к ее обустройству, отвести ей келью, набрать служебников (двух поваров и двух хлебников и четырех слуг «женского пола»). Ее содержание, по сравнению с Шлиссельбургом, увеличивалось более чем в десять раз и достигло 4500 рублей. Но караул при ней все равно оставался! Послабление было лишь в том, что в сам Новодевичий монастырь разрешалось впускать людей «всякого звания», а также — «по желанию ее» — допускать к ней свойственников.

1 августа коменданту Степану Буженинову была выдана инструкция о переводе старицы Елены из Шлиссельбурга в Москву со ссылкой «на требование и желание ее» быть в Новодевичьем монастыре. Бригадир Буженинов, с его опытом коменданта Шлиссельбургской крепости, конечно, был подходящим для Меншикова человеком в этом деле. По прибытии он должен был передать указы и письма о содержании «святой монахини» двум доверенным людям Меншикова — графу Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину и князю Ивану Федоровичу Ро-модановскому Граф Мусин-Пушкин до воцарения Петра II возглавлял московскую контору Сената и остался главным начальником Москвы даже после того, как назначение в московские генерал-губернаторы получил князь Иван Федорович Ромодановский. Кстати, князь Иван — родной сын «монстры» князя Федора Юрьевича Ромодановского — заведовал еще по наследству Преображенским приказом политических дел.

2 сентября 1727 года, почти на новолетие по старому стилю, бывшая царица Евдокия возвратилась в Москву. Но даже при начавшемся правлении ее внука Петра II она оставалась под охраной солдат, в ведении начальника Преображенской канцелярии и за крепкими монастырскими стенами. А такое «освобождение без освобождения» бывает еще горше для пленника.

Падение Меншикова произошло 8 сентября 1727 года. Интрига по отношению к царице Евдокии стала одним из поводов, чтобы склонить императора Петра II к устранению временщика, покровительством которого он стал тяготиться. Юный самодержец сам прибыл в Верховный тайный совет и объявил свою волю министрам. Им было подписано два указа, полностью поменявших управление. Первый «о бытности и присутствии» Петра II впредь в заседаниях Верховного тайного совета, а второй — «о неслушании указов или писем князя Меншикова». С этого дня император перестал быть только опекаемым отроком, но по-настоящему превратился в правителя империи. Как и дед, он действовал решительно, не считаясь ни с чьими заслугами и не заботясь о лишних церемониях.