В эту серию вошли произведения самых различных жанров: исторические романы и повести, научные труды по истории, научно-популярные очерки и эссе, летописи, биографии, мемуары, и даже сочинения русских царей.
Объединяет их то, что практически каждая книга стала вехой, событием или неотъемлемой частью самой истории.
Это серия для тех, кто склонен не переписывать историю, а осмысливать ее, пользуясь первоисточниками без купюр и трактовок.
Пробудить живой интерес к истории, научить соотносить события прошлого и настоящего, открыть забытые имена, расширить исторический кругозор у читателей — вот миссия, которую несет читателям книжная серия «Памятники исторической литературы».
Читатели «Памятников исторической литературы» смогут прочесть произведения таких выдающихся российских и зарубежных историков и литераторов, как К. Биркин, К. Валишевский, Н. Гейнце, Н. Карамзин, Карл фон Клаузевиц, В. Ключевский, Д. Мережковский, Г. Сенкевич, С. Соловьев, Ф. Шиллер и др.
Книги этой серии будут полезны и интересны не только историкам, но и тем, кто любит читать исторические произведения, желает заполнить пробелы в знаниях или только собирается углубиться в изучение истории.
I
Отвергнутая супруга и осиротевший наследник престола
Как известно, царь Петр Алексеевич, узнав о новом возмущении стрельцов, прервал свое продолжительное заграничное пребывание и поспешил воротиться в Москву, чтобы лично и непосредственно заняться кровавым стрелецким розыском. В последних числах августа 1698 года он поселился в своем загородном Преображенском дворе, по соседству с излюбленной им Немецкой слободой. Под свежим впечатлением заграничных обычаев он, не теряя времени, наглядно приступил к реформам русского наружного обличия, начав собственноручно обрезывать бороды являвшимся к нему на поклон степенным московским боярам.
Посещая Лефорта и других своих приятелей в Немецкой слободе, Петр особое внимание оказывал семейству виноторговца Монса, среди которого цвела тогдашняя царская зазноба, одна из дочерей Монса, красавица Анна. После кончины любящей, заботливой матери, т. е. Натальи Кирилловны, уже некому было сдерживать бурные увлечения молодого царя с его ничем не ограниченным самовластием и защитить от гонения его законную супругу Евдокию Федоровну Лопухину.
Когда-то Петр любил Евдокию и первенца их «Алешиньку». Во время частых отлучек мужа она писала ему нежные послания, называя его «Лапушка мой», и слезно жаловалась, если не получала от него известий. Но он уже давно охладел к ней и привык развлекаться на стороне. А во время своего заграничного пребывания решил и совсем от нее отделаться. Для этого существовал обычный и легкий способ: монастырь. И вот царь из Англии и Голландии шлет дяде своему Льву Кирилловичу Нарышкину и ближнему боярину Тихону Никитичу Стрешневу неоднократный приказ: уговорить царицу к пострижению с помощью ее духовника. Не зная за собой никакой вины, Евдокия отказалась исполнить волю своего супруга до его возвращения. А когда он возвратился и она продолжала упорствовать, царь с свойственной ему тиранией употребил насилие. Несчастную Евдокию посадили в простую колымагу и отправили в суздальский Покровский монастырь, где спустя несколько месяцев против воли постригли в монахини под именем Елены. Причем не было назначено ни служительниц к ней, ни денег на сколько-нибудь ее приличное содержание, так что она терпела нужду даже в съестных припасах и обращалась иногда за помощью к своим родственникам Лопухиным. Отправляя в монастырь, отняли от матери сына, т. е. царевича Алексея Петровича, по девятому году от рождения и передали его сестре Петра царевне Наталье Алексеевне, почему-то питавшей нерасположение к Евдокии Федоровне.
Напрасно услужливые исторические писатели старались объяснить такой насильственный поступок царя с своей безвинной супругой разницею их вкусов и взглядов, несочувствием царицы и ее родни к излишнему преклонению Петра перед иноземцами и т. п. Нет, тут во всей силе сказался его необузданный нрав, не признававший для себя никаких нравственных и семейных обязанностей. Этот поступок и был началом той трагедии, которая омрачила знаменитое царствование и печальные следствия которой Россия не перестала испытывать до сих пор.
На седьмом году царевича начали обучать грамоте, для чего к нему был приставлен Никифор Вяземский, человек ничтожный и малообразованный. Отняв сына от матери, Петр как будто озаботился его воспитанием и некоторое время намеревался для того отправить его в Германию. Германская императрица Елеонора, супруга Леопольда, изъявляла желание воспитать русского царевича при своем дворе и впоследствии выдать за него одну из своих дочерей, но завязавшиеся о том переговоры окончились ничем. Затем Петр хотел отправить сына для воспитания в Дрезден под покровительство своего союзника герцога Саксонского и короля польского Августа II, но, отвлеченный начавшейся войною со шведами, не исполнил сего намерения. Вместо того он поручил образование сына вступившему в русскую службу немецкому барону Гизену (1703). Барон представил царю заманчивую, рассчитанную на два года образовательную программу, в которую входили религиозно-нравственные предметы, французский язык, география, арифметика, геометрия, история, политика (по французским курантам и Пуффендорфу) и т. д. до фехтования, танцев и верховой езды включительно. Высший надзор за воспитанием был поручен царскому любимцу, полуграмотному Александру Даниловичу Меншикову; по современным нашим понятиям, сей последний сделан попечителем наследника. В том же году царевич впервые участвовал в военном походе на устье Невы солдатом бомбардирской роты и присутствовал при взятии Ниеншанца. По возвращении в Москву царь торжественно передал Гизену, как прекрасному, надежному воспитателю, своего сына и будущего преемника. А в следующем году встречаем царевича с его воспитателем при осаде и взятии Нарвы. По случаю сей победы царь обратился к сыну с увещанием быть ему достойным преемником, подражать его примеру и не щадить трудов для общего блага, в противном случае грозил отречься от него, т. е. не признать своим сыном. Если верить записке Гизена, на эту неожиданную и поспешную угрозу четырнадцатилетний царевич ответил умно и с чувством: он со слезами осыпал поцелуями отцовскую руку, указывал на свою крайнюю молодость, обещал следовать его примеру и молил Бога на многие годы сохранить здоровье знаменитого родителя.
По-видимому, дело воспитания в руках Гизена пошло недурно. Но злой рок или, вернее, какой-либо недобрый гений царевича вроде его коварного попечителя Александра Меншикова поспешил это дело испортить. Уже в следующем 1705 году барон Гизен был удален от царевича; его отправили за границу с разными неважными поручениями, каковы: в Берлине присутствовать при погребении прусской королевы, в Вене поздравить императора Иосифа I с восшествием на престол и предложить польскую корону принцу Евгению Савойскому (после отречения Августа II) и т. п. Как будто никто другой не мог исполнить сих поручений! За границей Гизен пробыл около четырех лет. В этом случае Петр обнаружил явное равнодушие к воспитанию своего наследника, при котором оставался наставником ничтожный Вяземский. В то же время царь перестал брать сына с собой в походы и вообще заметно начал держать его вдали от себя, сохраняя вид грозного, недоступного судьи. А коварный попечитель, живя в Петербурге, как бы намеренно предоставлял осиротевшему царевичу свободу проживать под Москвою, в Преображенском, проводить время по своему усмотрению, привыкать к бражничанью и окружать себя по преимуществу лицами черного и белого духовенства с духовником его Яковом Игнатьевичем во главе, вообще людьми, недружелюбно смотревшими на нововведения Петра и на его пристрастие к иноземцам. В числе таких людей находились и царские сестры (от Милославской), между которыми особой приверженностью к старине, враждой к брату и недобрыми внушениями племяннику отличалась царевна Марья Алексеевна. Единоутробная царская сестра Наталья Алексеевна, очевидно следившая за поведением своего племянника, вдруг известила Петра, что Алексей пересылается с своей матерью при посредстве ее родни и даже, о ужас! когда узнал о приключившейся ей болезни, тайком ездил к ней в Суздаль на свидание! Царь находился тогда (1707) в польских владениях, в местечке Жолкве. Он немедля вызвал к себе сына и гневно обрушился на него за такой проступок.
