Луис вытащил из кармана бутылку и отхлебнул добрый глоток. Джимми отнял у него ром и отхлебнул еще больше. Затем оба принялись спорить о том, кто больше выпьет за один присест. Соломон искоса взглянул на них, когда они расшумелись, и меня вдруг осенило, что он их не замечает, как если бы они были обезьянами, галдящими в ветвях. Джимми что-то сказал ему, но Соломон не ответил. Его глаза, два черных озера, словно обмелели. Какая-то пичуга вспорхнула ему на ногу — мы даже рты разинули, — а он все продолжал бормотать и раскачиваться. Пичуге, видно, надоело, и она попыталась ускакать прочь, как вдруг Соломон схватил ее. Оказалось, в траве к ней подползла змея, и если бы не он, сожрала бы в следующий миг.
— Такой человек заслуживает, чтобы его оставили в живых, — сказал я. — Он не боится ни змей, ни разбойников вроде Джимми Лэма и Луиса Джея. Мы дадим ему место на корабле, будь он священник или дьявол.
Соломон поднял глаза. Только что они были тусклые, безжизненные, а сейчас пронзали, как два клинка. Он спросил, намерен ли я сделать его рабом или возьму на борт как свободного пассажира. Соломон признался, что был у мавров в плену и четыре года с ним обращались как с рабом. Он сбежал, когда началась буря, и возвращаться к рабской доле не собирался.
— У нас нет ни рабства, ни свободы. Мы пираты. Для юнги ты староват, так что я назначу тебя сразу вахтенным.
Соломон наступил на доску, которая отломалась от его посудины, и, услышав треск, тряхнул головой.
— Но не жди легкой работы и не думай, что разбогатеешь, как только мы потопим следующий фрегат. У каждого на корабле есть свое место, и тебе придется начать с мытья палубы. Мы все когда-то так начинали, — объяснил я. — Чтобы получить повышение на моем корабле, требуется упорство, смекалка и дьявольская отвага. Но не бойся. Мы сделаем из тебя пирата так же верно, как у волчонка отрастают клыки.
Соломон отказался. Я заметил, что мое предложение не из тех, от которых отказываются.
Ветер крепчал, и как только наша одежда просохла, мы приготовились уходить. Так вышло, что именно в ту минуту на берег вынесло тело мальчика. Его вид до крайней степени потряс Соломона — он снова запричитал как безумный, но потом вдруг остановился и попросил нас помочь похоронить беднягу. И вот мои товарищи-пираты, которые готовы были перерезать глотку любому от Англии до Тортуги, вырыли могилу и похоронили мальчика по Соломонову требованию. Они его испугались. Возможно, как раз в этом впервые проявилась их братская схожесть, если не считать алых жилетов, косиц и привычки спорить до хрипоты.
Соломон обложил могилу валунами и так горько разрыдался, что вскоре наплакал целую лужицу.
— Такой же раб, — пояснил он для нас и принялся клясть мавров во весь голос. Джимми и Луис поежились. — Свобода нужна людям не меньше, чем воздух и вода, — сказал Соломон и повернулся ко мне: — Так же как волку — клыки.
Я тотчас его полюбил: надо же — ответил мне моими же словами, да как ловко! Я засмеялся и хлопнул Джимми с Луисом по жилистым спинам. Те чуть не кувыркнулись навзничь и устояли на ногах лишь потому, что Соломон вперил глаза-кинжалы в меня, а не в них.
Я рассказал ему о торговле табаком, чаем, ромом, рабами и прочих выгодных предприятиях, которые он тут же назвал «нечистыми», а я, в свою очередь, заметил, что именно это в них привлекает более всего. Соломон снова пронзил меня взглядом и перешел к рассказу о гнусностях рабства, но чем дольше он распалялся, тем отчетливее для меня становились все выгоды этого дела, о чем я и не преминул сообщить. Соломон плюнул мне под ноги. Я полюбил его еще больше. Он не боялся Долговязого Джона Сильвера. Ему, похоже, вообще никто не был страшен. Потом он расправил плечи и поведал мне, что его предки были рабами, что сам он иудей, и спросил моего мнения об этом. Я его высказал.
— Более подходящего человека мне не найти, — ответил я. Мне, признаться, было немного жаль, что он не священник и не сможет помочь с шифрами, хотя позже Соломон проявил себя знатоком чуть ли не всех языков. Он много путешествовал, а в мавританском клену даже выучил латынь. — Ты не христианин, а значит, нечестив от рождения. Как и я. Совсем как я. Так ты, чего доброго, получишь еще одно повышение. Никогда не видел настолько пропащего человека, чтобы буря не смогла проглотить его и выплюнула на берег. Вот мое слово: у нас тебе самое место.
— Если ад существует, — ответил Соломон, — то он здесь, на земле. Есть существа хуже дьяволов — люди.
Помню, Эдвард когда-то сказал то же самое. Я подумал, что эти два философа могут свести дружбу. Затем Соломон попросил оставить его на острове. Я отказался. Не каждый день встретишь такого попутчика.
— Один человек может причинить больше вреда, чем любой дьявол, — сказал он. Ну чем не священник? Я приставил ему шпагу к горлу и так привез на корабль.
Эдварду было поручено найти работу нашему найденышу. Соломон, как оказалось, умел чинить снасти не хуже любого матроса, но команда ему всячески мешала. Луис раскачивался взад-вперед, передразнивая его, Джимми шарахался в сторону, где бы ни встречал, а Пью кидал под ноги сеть, чтобы он споткнулся.
Соломон с каждым поступал сообразно: у одного моряка, который трепал языком за его спиной, сдернул шляпу и выбросил в море; Луиса приструнил особенно яростным взглядом, так что тот чуть не свалился за борт; трижды прошелся рядом с Джимми и под конец стал над ним хохотать, пока Джимми едва не спятил. Когда же Пью в очередной раз подкрался к Соломону с сетью, тот замахнулся свайкой, и Пью был вынужден ретироваться, волоча за собой сеть.
Я сказал Эдварду отправить Соломона в камбуз.
— Стряпать-то он умеет, — произнес Эдвард, — да вряд ли команда станет есть из его котла.
— Еще как станет, если хорошенько проголодается, — возразил я. — Мне хочется, чтобы он пошел по моим стопам. А там, глядишь, из него получится недурной кок. Может, он даже меня превзойдет и сварит из Джимми рагу.
Соломон готовил сносно, о чем Бонс и заявил во всеуслышание, но Эдвард был прав: команде не хотелось есть его стряпню.
— Разве ты не боишься, что он тебя отравит? — спросил Джимми у Бонса.
— Пусть только попробует. Я его убью, — ответил Бонс.
Мы вскоре узнали, что Соломон сведущ и во врачевании, особенно с применением пиявок, хотя на это соглашались немногие. Большинство предпочитали мучиться. Помню, у одного пирата высыпала сыпь, и Соломон ее вылечил примочкой из риса на воде. У Пью становилось все хуже с глазами, но ему Соломон помогать не взялся — сказал, что это неизлечимо.
— Неужто Пью совсем ослепнет? — запричитал тот.
— Скорее всего, — ответил Соломон.
Бонсу он напророчил, что через семь лет его ждет смерть от пьянства. Бонс помрачнел, но только лишь на день, а потом от обиды на Соломона макнул в его суп вертел, на котором жарили поросенка.
— Так вкуснее, — сказал он.
— Семь лет, — напомнил Соломон.
