Еще одного юнгу он вылечил от тропической лихорадки смесью рома и табака. Когда юнга умер от малярии в следующем месяце, Соломона едва не выбросили за борт. Малярию покойник подхватил на Барбадосе, но команда во всем обвинила врача.
— Мой отец родился в Испании, — сказал мне как-то Соломон вскоре после появления на корабле. — Потом он уплыл в Бразилию, оттуда — на острова Зеленого Мыса. Торговал, где только мог, а через много лет тайно вернулся в Испанию. — Тут Соломон постучал пальцами по зубам. Он так делал иногда, но как будто без всякого умысла — в минуты задумчивости. — Я тоже оттуда родом, но не по своей вине. Дрянная земля, дрянные люди. — Он перестал стучать по зубам и забарабанил пальцами по колену. Такое с ним тоже случалось. Я был страшно рад тому, что Соломон взялся поносить Испанию — иначе пришлось бы перерезать ему глотку. — Твоя страна не лучше. — заметил он.
— Будь у меня сейчас фляга, я бы за тебя выпил. Англия — моя родина, но я не англичанин, пока у меня не зазвенят фунты в горсти. А как набью карман реалами — становлюсь бразильцем. Только с дублонами это правило не работает. Ненавижу испанцев. Они весь океан засорили своими кораблями. Голландцы, правда, засоряют не меньше, но испанцы уродливее и дерутся сплошь напоказ — точно вензеля шпагой выписывают. Вот тут-то его и насаживаешь на клинок. — Я сделал выпад и остановил острие под Соломоновым подбородком. Он даже не вздрогнул.
— Не все испанцы так сражаются, — ответил он.
Джимми подслушивал наш разговор, стоя за кабестаном. Соломон выхватил у меня шпагу из ножен и рассек надвое его шляпу. Джимми чуть не обмяк. Я и не догадывался, что Соломон так ловко управляется с оружием. Кроме нас двоих и Джимми, никто не видел этого представления.
— Славный клинок, — произнес Соломон, возвращая шпагу. — Мне сказали, что мой отец не выплатил долг. Черная ложь. — Он взялся постукивать и барабанить обеими руками. — Меня продали в рабство. А никакого долга не было. И я не собирался присягать тому, кто умер на кресте. — Соломон прекратил стук. Его взгляд снова стал резким, как укол ножа. — Я сопротивлялся. Не смог вырваться. Он меня порезал. Я ни за что бы не сменил веру. Смотри! — Он расстегнул рубаху и показал мне свою грудь.
Того, кто объездил весь свет, удивить невозможно. Я повидал великое множество извергов, а с иными даже плавал. Встречал всех тварей, какие только водятся на земле, в воде или в воздухе, а тут даже меня передернуло.
— Крусадо, — сказал я, почти не веря глазам. Капитан-испанец изрезал Соломону всю грудь, и отметины складывались в огромный крест — как на португальской монете.
— Я не предал веру. Не предал, — твердил Соломон.
— Здесь ты среди своих, тебе будут рады. Просто дай им время. Жизнь наша тихая, как в штиль, разве что иногда ураган побушует и уймется. Здесь нет ни сословий, ни каст. Все сидят за одним столом, и каждый может идти своим путем до тех пор, пока он не расходится с моим. У нас есть общая цель: кроны, фунты, дукаты и дублоны.
Я, как ни горько это признавать, ошибался в Соломоне. Конечно, в тебе я тоже ошибся. Сдается мне, все в нашей жизни переплелось — ты, я, море, Соломон, погибель. Все мы неразделимы.
Теперь вспомню об одном нашем знакомом и его голове.
Малый этот как будто был родом из Плимута, а может, из Хаммерсмита. А если подумать, то и из Гулля. Так или иначе, когда мои люди взбунтуются и приволокут тебя сюда, я у тебя уточню, прежде чем убивать. Тогда, на пути к сокровищу, перед нами замаячили берега Вест-Индии (мы ошиблись в расчетах, положившись на числа из загадки с тучными и тощими колосьями), и один матросик, решив, что с него хватит приключений, попросил Эдварда отпустить его на свободу. При этом он изъявил желание забрать накопленную долю в пятьдесят гиней, сославшись на мое обещание наградить всю команду, чуть только мы прибудем на острова. Эдвард велел ему встать. Простофиля вытянулся во фрунт, словно был одним из твоих солдат-наемников. Эдвард позаимствовал у Пью пивную кружку и ударил матроса по голове. От удара тот повалился на пол, но вскоре поднялся. Эдвард снова воспользовался кружкой. Матрос упал и поднялся опять. Эдвард велел бросить бедолагу за борт, и вся наша братия сгрудилась вокруг недоумка. Никто не осмелился перечить Эдварду — матросу за отсутствием поддержки светило отправиться на корм рыбам, но тут вмешался Соломон.
— Он же один из вас! — прокричал он в лицо Эдварду. Без подергиваний и раскачиваний, без стука по зубам. Эдвард опешил, как и все остальные, но удостоил Соломона не большим вниманием, нежели чаек за кормой, а вместо этого схватил ружье и прицелился в беднягу матроса.
— К-планширю его, — приказал Эдвард команде. Соломон вышел вперед и загородил собой «ослушника». — Что ж, не придется тратить лишнюю пулю, — произнес Эдвард. Он не часто пускался в разглагольствования, но в тот день превзошел себя. — Я заколол Кровавого Билла. Кто ты такой в сравнении с ним? — Ответа Эдвард не дождался. — Сегодня мы побережем порох, ребята. Я намерен уложить их обоих одним выстрелом. По мне, лучше целить в голову. Посмотрим, смогут ли они хлопать крыльями и кудахтать, как цыплята после встречи с кухаркой. Делайте ставки. С другой стороны, если я пущу пулю в живот, они умрут медленнее. — Эдвард обвел глазами публику, чтобы услышать ее мнение. Команда, однако же, не определилась, поэтому он продолжил: — Еще я могу продырявить им грудь. — Он поднял ствол ружья, словно целясь, и опять опустил. — Смерть будет быстрой и уже не такой желанной. — С этими словами Эдвард откинул назад волосы. — Можно отстрелить им ноги. Хотя много труда после них драить палубу. — Он оглянулся на Пью, который как будто бы прикидывал, сколько именно уйдет на то, чтобы смыть кровь и разобраться с оторванными конечностями. Соломон раскинул руки, загораживая матроса. Соленый бродяга уже пришел в себя и молил о пощаде, скорчившись у него за спиной. — Пусть будет сюрприз, — подытожил Эдвард. — Наш капитан любит сюрпризы.
Так оно и было. Поэтому я оттащил Соломона прочь с линии огня, как он ни сопротивлялся. Джимми и Луису это не понравилось, однако больше всех был недоволен Соломон, а он умел обращаться со шпагой. Я не успел вовремя захлопнуть ему рот, и он выкрикнул:
— Оставь его!
Я ослабил хватку, так как подумал, что Соломон уже не кинется под пулю.
— Это убийство! — прокричал он.
Как будто мы не знали.
Эдвард недовольно оглянулся на меня.
— Подними его, — приказал он Пью. — У него голова валится. Пусть видит, как я буду стрелять.
Пью поспешил исполнить команду — приподнял матросу голову.
— Так-то лучше.
— Только не зацепи Пью! — выкрикнул тот, торопливо отбегая в сторону.
Бедняга едва стоял на ногах. Он в любой миг был готов рухнуть. Его голова уже падала на грудь, когда Эдвард ее прострелил. Матрос упал.
Пью пошарил в карманах несчастного и с горестным видом протянул:
— Пусто.
Другой малый взвалил труп себе на плечо и скинул в море.
