Плохо. Время-то идёт. Вот к загонщикам присоединилась Торнадя. Остались мы с Джассером и ещё Том II.
– Ты сломал сито? – Рунарх с любопытством посмотрел на меня. – Как тебе это удалось?
По салатовой дорожке обречённо шагал бритоголовый здоровяк с детски припухлыми чертами лица. Где я его видел? Ах да, вспомнил. Асмика копировала его облик во время саботажа.
– Я объяснил десятнику как. Информация уже в хранилище. Её учтут, чтобы модифицировать конструкцию сита.
Следом за здоровяком шла измождённого вида девочка с цыплячьей шеей. За ней – Том. Число людей на площадке ограничено. Ещё один подойдёт – и мне или Джассеру входного билета не достанется.
– Да. Точно. Просто… – По лицу регистратора скользнула тень. Он нахмурился и потёр висок. Я ощутил тонкое биение в воздухе – в игру включился месмер. Сейчас регистратор скажет мне…
Старик с испуганным птичьим лицом засеменил от соседнего столика к салатовой дорожке. Оплошал Том.
– Хорошо, проходите, – сдался регистратор. – Светло-зелёный коридор.
Мы со стариком вступили на дорожку одновременно.
Джассер не успел. Что делать?
Пока я раздумывал, что предпринять, старик поднял на меня слезящиеся глазки.
– Простите… – прошамкал он. – Я плохо различаю цвета. Сине-зелёная площадка… где?
Вздох облегчения вышел слишком громким. Старик посмотрел на меня с удивлением. Я махнул рукой куда-то вбок.
– Храни вас бог, молодой человек, – забормотал старик. – Помогли старичку. Храни вас бог.
Его взгляд ещё долго преследовал меня в толпе. Казалось, всюду, куда бы я ни оборачивался, мелькали худые трясущиеся щёки, слышалось бормотание: «Храни вас бог!»
– Все в сборе, – объявила Белая Ллиу-Лли, когда Джассер присоединился к нам. – Я… я так боялась.
– Зря боялась, – ответила Гибкая Тири. – Доверься Хозяйке. Она не подведёт.
Сейчас она выглядела обычной женщиной, без жестокой мудрости жрицы. Душепийца криво усмехнулся.
– Хорошо. Это – первая наша победа.
Я отыскал взглядом тех, кто пришел последним: здоровяка с детским лицом и испуганную девочку, похожую на старуху. Они прижались друг к другу. Здоровяк что-то шептал девочке на ухо; от его слов лицо девочки разглаживалось, становилось спокойным.
Я прислушался: здоровяк рассказывал сказку.
О птицах и крыльях. О розе и нарисованном барашке. О ребёнке, что живёт в каждом из нас.
Отправка задерживалась. Мы маялись в клетке из силовых полей, а ветерок доносил до нас ароматы весенней хвои, пробуждающегося мха, пота и химического запаха испражнений. Наконец прибыл гравикоптер. Измученных людей вели среди серебристых облаков полей. Нам позволили оправиться, а потом сразу же рассадили по машинам.
Гравикоптеры снимались с места один за другим. Стрелок в бирюзовой броне дождался, пока последний из каторжников поднимется на борт, и дал команду к отлёту. Я поймал себя на том, что пытаюсь запоминать дорогу. Гравикоптер мчался на восток, оставляя за хвостом льнущее к горизонту солнце.
Я привалился к иллюминатору. Красиво…
Тень гравикоптера скользит над пылающими ржавыми снегами. Щель в облаках расширилась на полнеба; воздух наполняет весенняя свежесть, и сосны кажутся маленькими и выпуклыми – словно в стереопанораме, где видно каждую иголочку. Вынырнула поляна, уставленная столами с закусками и вином.
Дикая Охота вовсе не была дикой. В лесу вились тропинки, поблескивали станиолевыми искрами указатели. Край охотничьих угодий отгораживали силовые поля – на случай, если непокорная дичь попытается сбежать. Хотя куда здесь бежать? Без специального оборудования в тундре не выжить.
Я потянулся сознанием, отыскивая протея. Мантикора молчала. Мне вспомнились строки из устава: «Протей – это смесь полузабытых снов и страхов человечества. Алхимическая смесь несуществования и мечты…»
Рунархская пентера охотилась не на мечту – на земной корабль. Самый опасный. Самый современный. Предчувствуя скорую гибель, рунархи били наверняка. Даже если протей и выжил, за три года разлуки он одичал. Встреча с ним может оказаться опасной даже для меня.
Сделав круг над лесом, гравикоптер опустился на импровизированную взлётно-посадочную площадку. Рунархи вывели нас из машины и рассадили у незажжённого костра. Я украдкой огляделся: хвоя чистая. Паутинок палач-машин не видно, а за нашими спинами скучают два бойца с винтовками.
Ага, вихревики. Интересно. Оружие рунархов ничего не разрушает. Выстрел вихревика путает в поражённом объекте право и лево. Часть белков человеческого тела приобретёт обратную закрутку. Если по нам откроют огонь, мы будем отравлены собственной органикой.
Значит, надо не дать им возможности для выстрела. Вот и всё.
В небе собирались сумерки. Один из охранников запалил костёр, и Джассер втянул голову в плечи. Он чувствовал себя неуютно. Ещё бы: мы, изгои, сидели в пятне света – беспомощные, беззащитные – а в сумраке прятались хищники. Для рунархов, привыкших ассоциировать с хищниками себя, сидеть у костра – унижение.
Заскрипел снег. Из леса вышли охотники, чтобы полюбоваться на нас. Среди них я отметил юношу в офицерской форме. На вид ему можно было дать лет двадцать – двадцать пять. Это гранд-туг-мастер, комендант Лангедока. За плечом юноши стояли пожилые рунархи в форме гранд-тугов и бледная светловолосая рунари в салатовом платье.
Тири толкнула Дмитрия Эстоковича локтем.
– Мать Костей, – пояснила она, не разжимая губ. И указала глазами на девицу в салатовом.
Историк присвистнул:
– Та самая?
Рунари кивнула.
Это уже интересно. Я присмотрелся к охотнице повнимательнее. Пухлые щёки, крючковатый нос и хохолок на макушке делали её похожей на рассерженного совёнка. Платье чересчур откровенное, хотя открывать особенно нечего. Среди снегов нагота рунари выглядела пугающе. Я бы дал ей лет семнадцать. Даже Белая Ллиу-Лли казалась старше.
– Смотри, Андрей, – шепнул Том II. – Не вздумай её стихов читать. На Тевайзе наше посольство такая же курва принимала.
Гибкая Тири пнула его в бок.
– Закрой свою помойную пасть, – яростно зашипела она. – Я тоже стала бы Матерью Костей, не начнись война.
Герцог забормотал невнятные извинения. Салатовая рунари грациозно помахала нам ручкой. Белая Ллиу-Лли робко ответила на приветствие.
– Она будет руководить праздником, – с сияющими глазами обернулась она к нам. – Улыбайтесь. Улыбайтесь ради ваших матерей и сестёр. Матери Костей это приятно.
Комендант Лангедока сделал знак. Его спутники замерли по стойке «смирно».
– Приветствую вас, изгои, – объявил он. – Я оказываю вам честь, разговаривая на равных, а завтра окажу честь молчанием.
