Пролог
Зимние тучи в завитках дымчатого серебра затянули небо Лангедока. Природа готовилась к весне – с нежностью и страхом, словно застенчивая девчонка, идущая на первое свидание. Среди сосен поблёскивали слюдяные крылышки палач-машин.
Сквозь гудение сторожевых полей прорывается далёкий собачий лай – пришло время кормёжки. Иногда я завидую псам: нас-то кормить будут в середине дня, когда сдадим утреннюю норму. А её выполнить не так просто.
Справа и слева от меня движется нескончаемый людской поток. Люди угрюмо выбираются из нор и бредут, оскальзываясь в грязной снеговой каше. Грузовые антигравы – надменные шершни в паутине решётчатых ферм – покачиваются над снегом, заглатывая вереницы заключённых.
Парит. Весна скоро.
В небе висят ломаные готические кресты рунархов-охранников. К ним давно привыкли. Они воспринимаются как часть пейзажа: ведь не обращаем же мы внимания на палач-машины или истоптанный снег под ногами?
Наверное, под флексметалловой бронёй скрываются вполне человеческие лица. И тела у них такие же как у нас, просто гравикостюмы уродуют пропорции. До войны я гостил на родине рунархов – Тевайзе. С некоторыми из них у меня завязались сердечные отношения.
До войны. Почти в прошлой жизни.
Я ступил на мигающую тусклым золотом пластину лифта и закрыл глаза. Миг дурноты, затем что-то стукнуло, и волна вони накрыла меня. Моча, машинное масло, перегретый металл. Лифт поднялся на борт вездехода-антиграва.
Я нащупал крохотную скамеечку, уселся. Спину прострелило болью. Недавнее обморожение давало о себе знать. Я снял со стены поводок и защёлкнул на шее металлическую ленту. Уши заполнил свист. В голове отчётливо прозвучали слова:
Изгой Андрей Перевал, личный номер PVP-534792.
Волна расслабления пошла по мышцам. Голос приятно вибрировал в затылке.
Ты направляешься с заданием по норме VP-7, плантация 53. Господа Лангедока оказывают тебе великую честь, увеличивая ежедневную норму на семь процентов. Помни, изгой: мощь Тевайза создаётся общим трудом. Даже отверженный способен дать ему свою любовь и тем возвеличить его.
Мне выпал счастливый билет. Струйки тепла проникли в позвоночник, иссекая острые пульсирующие боли. Ком в горле размягчился и стал понемногу таять.
Антиграв уже в пути. Хорошо бы подольше… даже десять минут лечения окажутся кстати. Вот с транспортной капсулой мне не повезло: судя по запаху, она почти выработала ресурс. Наверное, это и есть плата за «счастливую» проповедь.
…Сила Тевайза поддержит тебя, изгой. Никто не застрахован от ошибок, но Тевайз примет тебя таким, какой ты есть. Со всеми грехами и сомнениями, болью и радостью.
Мы можем не только награждать, но и карать. Мера в твоём сердце, изгой. Ты видел палач-машины в сосновых ветвях? Поздравляю! Ты внимателен и зорок, как и подобает истинному сыну империи.
Я расскажу тебе эту историю – в знак доверия, что установилось меж нами.
Один из недостойных преступил закон. В своём сновидении он пересёк периметр лагеря. Дерзнул поднять оружие на одного из господ Лангедока – гранд-туга Винджента.
Если рунархи не лгут, то их мощь впечатляет. Хозяева концлагеря знают наши сны и наказывают за них. Но не так страшен чёрт, как его малюют. Скорее всего, это пропаганда.
Пропагандистские воззвания рунархи любят. Я могу свободно обойтись без проповеди. Но есть одно «но». Заключённые живут в свинских условиях, а к поводку иногда подключают роболекаря. Выбор невелик: загнуться от обморожения или слушать бормотание в голове.
Рунархи уверены, что бежать с Лангедока невозможно. Посмотрим. Но чтобы переубедить их, мне потребуются все силы.
Заклинаю тебя, изгой: если встретишь врага Тевайза – немедленно сообщи мне. Возникнут подозрения – не держи их в себе. Чистое очистится. Пусть лучше погибнет невинный, чем злодей останется на свободе.
Имена врагов своих запомни крепко: всё это выродки с модифицированным сознанием. Из землян: кинетики, месмеры, срединники, психоморфы. Из рунархов: братья Без Ножен, душепийцы, знатоки пластика и друзья автоматов.
Ты хорошо понял, Андрей Перевал? Благословляю тебя, изгой.
Стены капсулы вспыхивают бело-оранжевой чересполосицей. Антиграв прибыл на место. Сейчас меня и остальных заключённых выгрузят из машинного нутра и отправят работать.
Я торопливо содрал с шеи металлическую ленту. Ещё девять секунд, и включится лифт. А нагрузки при его движении таковы, что лучше бы самому спрыгнуть в снег, наплевав на высоту.
Клацнуло. Звякнуло. Я зажмурился, и меня понесло вниз. Лишь на снегу плантации я вспомнил, что не прикрыл на шее след от поводка. Тех, кто слушает голос, заключённые ненавидят. А у меня ещё и полоса багровая – знак, что я вылечился.
На снегу стоял высоченный рунарх с белыми волосами. Полосу он заметил сразу, но не подал виду. Видимо, не хотел затевать бучу, пока рядом антиграв и охранники.
Стараясь не глядеть на рунарха, я двинулся к десятнику.
– Норма вепе щесть, – проскрипел тот, теребя задубевшими пальцами пластиковый лист. Сенсорная панель на листе оказалась слишком чувствительна. Стрелочка металась по ведомости, не попадая на графу с моим номером.
– Вэпэ семь, – хмуро поправил я. – Мне оказали великую честь. Но не такую великую, как ты думаешь.
Десятник подышал на пальцы, пощёлкал сенсорными клавишами листа и равнодушно согласился:
– Вепе семь, коспотин умник. Ты прафильный, та? – Он окинул меня цепким взглядом. – Я сапомню тепя. Пошалеещь.
Не пугай, пуганые мы. Я дождался, пока десятник исправит цифру в ведомости, взял рюкзак с инструментом и проверил комплектность. Однажды я видел, как один парень недосчитался в мешке пеленгатора. В ногах у десятника валялся, белугой ревел. Не простили. На плантациях за любую провинность ссылают на Южный материк. К печам и хирургическим лабораториям.
В этот раз обошлось без подлостей. Десятник на меня озлился, но под газовую камеру подводить не стал. Хороший мужик, пусть и вор. Он обернулся к рунарху и объявил:
– Эй, Шассер. Коспотин умник толшен вышить. Ты понял? Польной, калеченый, но шивой! Иначе норму ты выполнять.
Затем сложил ведомость и шагнул на площадку лифта. Яркая вспышка разметала его ртутными хлопьями от земли до антиграва. Отверстие в броне затянулось, и машина поплыла к следующей плантации. Резко похолодало. Защитное поле антиграва больше не спасало нас от мороза.
На снегу осталась черная пирамидка анизотропера. Анизотропер уютно гудел, создавая зону аномалии. Снег в ней менял свойства, превращаясь в плотную массу, способную выдержать вес взрослого человека. Без этого в снегах Лангедока можно ходить лишь на лыжах. Да и то не везде.
