к выходу.
— Пока я, блять, не передумал! — Я кричу, желая, чтобы он убрался с глаз долой.
Он убегает, как испуганный олень.
— Давай убираться отсюда, — бормочет Николас.
— Мы едем в Бухарест? — Спрашивает Лиам, когда мы выходим из дома.
— Нет, вы забираете своих жен и отправляетесь домой, — говорю я, открывая водительскую дверь G-Wagon. — С этого момента мы с Виктором позаботимся обо всем остальном.
— Уверен? — Спрашивает Габриэль.
— Да. Я позову, если вы мне понадобитесь.
Мы все садимся в свои машины и едем обратно в офис.
От волнения, вызванного нападением, Виктор вздыхает, а потом говорит:
— В пятницу нам доставят партию товара и нужно встретиться с новым торговцем оружием. Мы летим в Перу, или он приедет сюда?
— Будет лучше, если мы поедем к нему. Не думаю, что он пройдет через таможню с модифицированным Heckler & Koch, — бормочу я. — Кроме того, я хочу увидеть место его работы.
Виктор бросает на меня взгляд.
— Хорошая идея.
Я вздыхаю.
— Нам придется вести войну с Кастрати, прежде чем мы сможем разобраться с Тинажем. — Я хмурюсь и смотрю на Виктора. — Честно говоря, я начинаю думать, что Тинажа не существует. От него не осталось и следа.
— Я не уверен. — Виктор редко говорит такие вещи. — Но выясню.
Глава 35
МАРИЯ
Сидя в кабинете доктора Уэст, я изо всех сил стараюсь сохранять внешнее спокойствие, в то время как внутри я вне себя.
Мои глаза прикованы к моей правой руке.
Я могу справиться со шрамом.
Иисус.
Я потеряла функцию мизинца и безымянного пальца, и никакие физиопроцедуры не помогли. Они навсегда застряли в слегка согнутом положении.
— Нам повезло. По крайней мере, твоя рука функционирует на восемьдесят процентов. — говорит доктор Уэст.
Я киваю, звук сверления почти заглушает ее голос. Я загоняю это в самый глубокий уголок своего сознания, чтобы сосредоточиться, пока она дает мне инструкции о том, как ухаживать за раной, пока она полностью не заживет.
В тот момент, когда она заканчивает, я говорю:
— Спасибо. — Я смотрю на Луку. — Пойдем.
Сейчас.
Вытащи меня отсюда, блять.
Лука пожимает руку доктору Уэст и благодарит ее, прежде чем выкатить инвалидное кресло из кабинета.
Быстрее.
Коридор кажется слишком длинным, верхний свет слишком ярким.
Закрывая глаза, я представляю себя плывущей по океану, волны мягко покачивают мое тело.
Вдохни.
Задержи дыхание на пять секунд.
Выдохни.
Я повторяю процесс, делая все возможное, чтобы заглушить звуки вокруг меня.
— Мария?
Я чувствую руку Луки на своей щеке и открываю глаза под его обеспокоенным взглядом.
Я медленно опускаю взгляд на свою дрожащую руку. Опухшая кожа в том месте, где были сняты швы, не привлекает моего внимания. Я смотрю на свои пальцы, пытаясь заставить их двигаться.
Только три сгибаются и разгибаются, два других ничего не делают.
В них все еще течет моя кровь.
Светло-голубой лак для ногтей облупился, и ногти нужно подстричь.
Они больше не часть моего тела.
Мой мозг не может связаться с ними.
— Amore mio?
Я поднимаю глаза на лицо Луки, и Бог знает, откуда у меня берутся силы, но я почему-то улыбаюсь ему.
— Пойдем домой.
Мы оказываемся рядом с G-Wagon, но Лука не двигается с места. Он садится на корточки передо мной, его обеспокоенный взгляд изучает мое лицо.
— Поговори со мной.
— Я в порядке. — В моем голосе нет ни малейшего признака беспокойства.
Никаких признаков хаотических эмоций, борющихся в моей груди.
Я никогда ничего раньше не теряла. Я не знаю, как пережить потерю своих пальцев.
Лука берет меня за правую руку, и, прежде чем я могу остановить себя, я вырываю ее у него. Я прижимаю руку к груди, как будто защищаю то, что осталось от моей жизни.
— Детка, — бормочет он. Он поднимается на ноги, открывает пассажирскую дверь, затем поднимает меня из инвалидного кресла, и осторожно сажает на сиденье.
Лука обхватывает мое лицо, заставляя меня посмотреть на него.
— Я здесь. Тебе не обязательно быть сильной прямо сейчас.
Слова, я в порядке, вертятся у меня на кончике языка, но я не могу их произнести.
Мой разум говорит мне, что я сильнее этого, но мое сердце оплакивает потерю моих пальцев.
Мои губы приоткрываются, и я пытаюсь сделать глубокий вдох.
Из меня вырывается рыдание, моя левая рука обвивается вокруг талии Луки и хватает его за рубашку. Я отстраняю свое лицо из его рук, и зарываюсь им в изгиб его шеи.
Моя гордость улетучивается, тело вздрагивает, и рыдания вырываются наружу.
Руки Луки обхватывают меня, и он прижимает меня к своей груди, когда я ломаюсь.
Я оплакиваю Ивана и Льва, выметаю из души страх, который испытывала во время пыток. Я черпаю силы в объятиях Луки, чтобы пережить утрату, которую я только что пережила.
Он осыпает поцелуями мою шею и плечо.
— Я держу тебя. Выпусти это.
— Я… ненавижу… быть… слабой, — рыдаю я, уткнувшись в его кожу.
— Ты не слабая, детка. Ты просто полагаешься на меня, пока все перевариваешь. — Его рука скользит вверх-вниз по моей спине, и это успокаивает. — Ты прошла через ад, и я начал беспокоиться, потому что ты все держала в себе.
Когда я немного успокаиваюсь, то отстраняюсь и вытираю слезы тыльной стороной левой руки, моя правая все еще прижата к груди.
— Я не чувствую их, — хнычу я, мой подбородок дрожит. — Я вижу их, но как будто их там нет.
Лука убирает мою руку с груди и целует онемевшие пальцы.
— Мне так чертовски жаль, amore mio.
Меня окружают самые могущественные мужчины и женщины в мире, но ни одна из этих сил не может вернуть мне способность пользоваться моими пальцами.
Это отрезвляющая мысль.
Я всего лишь еще один человек, а не непобедимая принцесса, какой я всегда себя считала.
Мой дух отказывается идти по пути жалости к себе и депрессии. Как и в тот момент, когда сверло вонзилось в мою руку, что-то сдвинулось внутри меня, и сила хлынула по моим венам.
Я могла бы потерять гораздо больше. У меня все еще есть моя нога, и как только она заживет, я снова буду
