а теперь она знает, что будет надолго, если не навсегда, разлучена со своим мужем. Она уже достаточно наказана. Я прошу суд освободить мою жену и не разрушать того, что осталось от ее жизни и от ее молодости. Что же касается меня самого, то мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. Суду известны все факты, и каждое мое слово, произнесенное в этом зале, — правда. Это был справедливый суд, и я уверен, что он вынесет справедливый приговор.
— Благодарю вас, господин Лотц, — сказал председатель. — Объявляется перерыв.
— Превосходная речь, — сказала мне Вальтрауд, когда тюремный фургон мчал нас в тюрьму Канатер. — Какой трогательный призыв в защиту твоей бедной жены. Думаешь, это поможет? Все равно, милый, твои усилия заслуживают наивысшей оценки.
— Не знаю, поможет ли это, но мы должны держать марку.
— И потом, все эти комплименты, которые ты сказал в адрес суда: справедливый суд и тому подобное.
— Ну, милая, за пять лет, проведенных в Египте, мы прошли великолепную школу лицемерия.
Виновны
— Встать! Высокий суд идет!
Пожилой секретарь суда Рашид эль-Тантави торжественно распахнул небольшую дверь, которая вела в комнату совещаний. За свои сорок два года службы при короле Фуаде, короле Фаруке и теперь при президенте Насере он не мог припомнить ни одного судебного процесса, который продолжался бы так долго и привлек такое внимание.
Взгляды всего зала были прикованы к Рашиду, когда он, как дворцовый герольд, громогласно объявил появление в зале высшего суда, который должен огласить приговор по делу Лотца, его жены и Кисова. Это был один из самых значительных моментов его карьеры, и Рашид заслуживал этого исторического момента. Его белая форма была безукоризненно отглажена, начищенные медные пуговицы с египетскими орлами сияли ослепительным блеском.
Через открытую дверь Рашид заглянул в комнату для судей. Судьи еще только готовились к выходу. Остается еще несколько секунд. Рашид снова выпятил грудь и хорошо поставленным голосом прокричал:
— Внимание! Всем внимание!
Мы с Вальтрауд отложили свои сигареты и тоже поднялись, обратившись в сторону судейского стола. В зале суда было около четырехсот человек. Прямо напротив нас, слева от судейского стола, сгрудились репортеры, фотографы и тележурналисты, в том числе иностранные, из Ливана, Франции, Германии и США. Те, кому не хватило места на скамьях прессы, сидели на полу или стояли, прислонившись к стене. За три недели суда я уже знал их всех в лицо. Некоторым из них даже удавалось поговорить с нами несколько минут. Это запрещалось, но запрет часто нарушался. Я был заинтересован в том, чтобы у представителей иностранной прессы осталось о нас хорошее впечатление. Прокурор знал, что я не скажу им ничего лишнего, но все-таки для надежности рядом со мной всегда кто-нибудь сидел, слушая мои стереотипные ответы. Да, с нами обращаются хорошо. Да, мы считаем, что суд проходит честно, по законным правилам.
Некоторые репортеры, встречаясь с моим взглядом, приветственно кивали. Один из них, кажется, это был француз, в знак одобрения поднял большой палец вверх. В зале для зрителей не оставалось ни одного свободного места. Скамья подсудимых была оцеплена плотным кольцом из тридцати сотрудников тайной полиции. Они стояли с каменными лицами, обратившись спиной к залу. На процесс было приглашено около сотни студентов университета, которые должны были своими глазами увидеть звездный час египетского правосудия. Студенты вели себя дисциплинированно и разговаривали только шепотом.
Немецкая колония Каира была хорошо представлена. Тут присутствовал немецкий консул, как всегда безукоризненно одетый в накрахмаленную сорочку. За надменной позой дипломат пытался скрыть свою застенчивость и неуверенность. Рядом с ним сидели секретарь с блокнотом в руке и несколько других сотрудников консульства. Их положение было незавидным. Египетско-германские отношения оказались на грани разрыва, и шумный судебный процесс над гражданином Германии мог только усугубить обстановку. Чуть в стороне от них расположился молодой протестантский пастор Ганс Хайдеман. Он старался как можно чаще навещать нас в тюрьме, приносил книги, сигареты и небольшие подарки. Мы встретились глазами, и он ободряюще улыбнулся. Мне хотелось верить, что я не выглядел таким же испуганным, как он.
Среди публики было также около десятка немецких бизнесменов, которые пришли в знак солидарности с Кисовом. Жена Кисова Надя стояла в окружении адвокатов и старалась казаться спокойной.
— Внимание! — прозвучал третий призыв Рашида, и в зал торжественно вошли члены высшего суда государственной безопасности Объединенной Арабской Республики. Их было четверо: трое судей и генеральный прокурор, который по египетским законам тоже является членом суда. Все они были облачены в черные костюмы, у каждого через плечо была надета широкая лента — у судей ярко-зеленая, у прокурора красно-зеленая. Они шли гуськом, глядя прямо перед собой и громко топая. Впереди шел председатель Хасан эль-Бадави, последним — мой заклятый «друг» Самир Наг.
Судьи уселись за стол, и председатель дважды стукнул молотком.
— Судебное заседание объявляется открытым. Прошу всех сесть. Суд объявляет приговор по делу Иоганна Вольфганга Лотца, Вальтрауд Клары Марты Лотц и Франца Кисова.
Я взглянул на Вальтрауд. Она была бледна, но спокойна. Перегнувшись через своего конвоира майора Фарида, который сидел между нами, я быстро прошептал ей по-немецки:
— Держись, милая. Что бы ни случилось, сохраняй спокойствие, во всяком случае, пока мы отсюда не выйдем. Не дадим им насладиться своим триумфом.
Вальтрауд крепко пожала мне руку:
— Не беспокойся за меня. Счастье не подведет Лотцев.
— Господин Лотц! — обратился ко мне председатель.
Я встал и повернулся лицом к судьям.
— Суд признал вас виновным по всем пунктам предъявленного вам обвинения. Вы признаны виновным в совершении неоднократных актов шпионажа и саботажа в интересах Израиля, против Объединенной Арабской Республики. Наказание за это преступление в момент, когда Израиль и Объединенная Арабская Республика находятся в состоянии войны, смертная казнь. Однако суд принимает во внимание смягчающие обстоятельства, на которые указывала защита, и приговаривает вас к пожизненной каторге и штрафу в размере триста тридцать тысяч немецких марок.
По залу пронесся гул. Зрители почувствовали себя обманутыми. Такой мягкий приговор после грандиозной рекламы! Газеты, телевидение, радио на протяжении месяцев требовали беспощадной кары для шпиона Лотца, а тут — пожизненное заключение. Для меня же настал момент величайшего облегчения. Я на самом деле ожидал, что меня приговорят к смертной казни.
— Госпожа Лотц!
Вальтрауд поднялась и крепко сжала мою руку.
— Суд нашел вас невиновной в шпионаже и саботаже. Вы признаны виновной в менее тяжком преступлении — это соучастие в преступлениях вашего мужа, направленных против Объединенной Арабской Республики. Вы приговариваетесь к трем годам каторжных работ
