жалость к этим людям? Может ли приличный человек понять, не говоря уж о том, чтобы оправдать мотивы, которые заставили их заниматься шпионажем? Разве наша страна не встретила его как друга, не оказала ему честь, не подозревая, какой вред он ей причинит? И он отблагодарил за эту дружбу и гостеприимство динамитом. Обычно в сердцах людей всегда найдется частица сострадания даже для государственного преступника, если в нем осталась хоть капля порядочности. А что можно сказать об этой женщине, которая разыгрывает здесь сцену любви к своему мужу? Она любит его, несмотря на совершенные им преступления, его предательство и вероломство. Может ли любовь, которая всегда прекрасна, быть такой грязной? Как можно называть ее чувства к нему любовью, когда это всего лишь дешевая страсть? Что творится у нее в душе, когда она любит его, несмотря на все его грязные дела? Ее черная душа просто искала себе пару, и одна тьма нашла другую. Теперь, когда они просят о милосердии, я хочу напомнить им о тех, кого они лишили надежды, счастья и жизни.
Я прошу суд приговорить их к высшей мере наказания в виде смертной казни через повешение. Прошу во имя тех глаз, которые уже не могут видеть, ради защиты нашего Священного Отечества, прошу от имени страны, чьими сыновьями вы являетесь, которая вырастила вас и сделала тем, кем вы стали. Что же касается организаторов преступления, которые заслали обвиняемых в нашу страну, то их день придет. Придет день, когда в Тель-Авиве пройдет процесс типа Нюрнбергского, где на скамье подсудимых оказались враги человечества. Я не мечтатель, и это не грезы. Я утверждаю, что судебный процесс в Тель-Авиве состоится. Справедливость истории восторжествует, и я надеюсь дожить до этого светлого дня.
Перед тем как объявить перерыв, председательствующий сообщил, что адвокату тоже будет предоставлено два дня для защиты.
На выходе из зала суда мы столкнулись с Самиром, который с улыбкой пожелал нам хорошего отдыха.
Вальтрауд в изумлении покачала головой:
— Я никогда не пойму этих египтян.
Али Мансур начал свою речь с извинения.
— Я выступаю в этом суде в качестве защитника шпиона и его жены. Этот человек принес большой вред нашей любимой стране и заслуживает наказания. Естественно, все мы с ужасом и отвращением глядим на этого человека, но по египетским законам он имеет право на защиту. Египетский адвокат — это сын своего народа. Величие и справедливость наших законов проявляются в том, что они требуют защищать самого гнусного преступника. Каковы бы ни были мои чувства, я намерен выполнить свой долг.
Он еще битый час продолжал в том же духе. Он обратил внимание на то, что я признал себя виновным по шести из десяти пунктов обвинения. Остальные пункты были недостаточно доказаны. Он не утверждал, что я невиновен по этим пунктам, просто суду не было представлено достаточно доказательств. Как будто доказательств по первым шести пунктам было недостаточно для того, чтобы меня повесить. Вместе с тем он обратил внимание суда на некоторые смягчающие мою вину обстоятельства. Вторая мировая война исковеркала мою жизнь, сломала мою карьеру военного офицера и оставила меня без средств к существованию. Я уехал в Австралию, многие годы работал там за мизерную зарплату. Потом опять за небольшую плату стал инструктором в одной из берлинских школ верховой езды. Там я поддался искушению, захотел вести жизнь миллионера в обмен на информацию, которую я представлял своим хозяевам. Вначале это выглядело довольно безобидно, но постепенно я увяз в этой паутине, как это всегда бывает, когда человек соприкасается со шпионской организацией.
Мои действия заслуживают осуждения, но их в какой-то степени можно понять. Мое прошлое было безупречным. (Эта фраза сопровождалась многозначительным взглядом и паузой.) Я был не профессиональным шпионом, а простым дилетантом, которого направили в Египет настоящие преступники, обосновавшиеся в Тель-Авиве, для которых любое наказание будет недостаточно суровым.
Адвокат охотно разделил надежды обвинения о том, что настоящие преступники, сионисты, вскоре будут сметены с лица земли. С учетом этих обстоятельств защита полагает возможным применить к главному обвиняемому менее суровую меру наказания, чем смертная казнь.
Что же касается госпожи Лотц, то это совершенно особый случай. Она не признала себя виновной и в действительности ни в чем не виновата. Она лишь подчинялась желаниям своего мужа, которого любила. С каких это пор любить своего мужа стало преступлением? Адвокат почтительно не согласился с мнением обвинения о том, что госпожа Лотц являлась израильским агентом. И почему они действительно не могли встретиться в поезде? В Европе не такая уж редкость, когда мужчина и женщина после случайной встречи решают пожениться, чего, к счастью, не существует в исламских странах. Но в этом суде не рассматриваются европейские обычаи. Суд рассматривает дело госпожи Лотц, которая не нарушила ни одного закона Объединенной Арабской Республики. Адвокат предложил оправдать ее.
Вот и все. Такова была наша защита, за которую адвокату было уплачено 80 тысяч долларов. Адвокаты Кисова были кратки и строго придерживались существа обвинения. Они представили суду досье, состоящее из многочисленных газетных вырезок, доказывающих, что все конкретные данные, содержавшиеся в докладах Кисова, ранее публиковались в открытой печати. В этой связи не могло быть и речи о том, что он собирал какие-то секретные сведения. Он дружил с семьей Лотц, но в этом нет никакого криминала. У Лотца имелись сотни друзей, которых он использовал в своих интересах без их ведома. Сам Лотц заявил, что Кисов ничего не знал о его связях с израильской разведкой. Если он и допускал какие-то негативные высказывания по отношению к режиму, то это не относится к рассматриваемому делу, к тому же Египет свободная страна. Если его поведение не нравилось властям, то они могли выдворить его из страны, но не отправлять его в тюрьму. Следовательно, предъявленные Кисову обвинения несостоятельны.
— Суд огласит приговор 22 августа в 10 часов утра, — объявил председательствующий. — Желает ли кто-нибудь из обвиняемых выступить с последним словом?
— Ваша честь, — поднялся я со своего места. — Дело касается моей жены. После рассмотрения всех доказательств каждому здравомыслящему человеку должно быть ясно, что она ни в чем не виновата. Виноват я, и только я. Моя жена, может быть, не очень умна, но это не делает ее преступницей. Если по своему недомыслию она нарушила какие-то законы, то сделала она это не сознательно, но под моим влиянием и ради меня. И за эти мелкие прегрешения она уже наказана сверх всякой меры. Шесть месяцев ее держали в одиночной камере,
