народ лишил на всенародном референдуме шведского короля норвежской короны, которая была передана датскому принцу[296].
Безусловно, важнейшие примеры эволюционной автономизации дает Британская империя. За исключением канадских колоний поселенческие колонии британских эмигрантов образовались после революционной борьбы за независимость в США в 1783 году; в Австралии постепенно после 1788 года; в Капской провинции после 1806‑го; в Новой Зеландии после 1840‑го. У поселенцев, так же как и у правителей империи, было время для осмысления опыта североамериканской борьбы за независимость. Соответственно, до отделения Южной Родезии (позже – Зимбабве) в 1965 году в империи не было никаких возмущений поселенцев британского происхождения. Критическая точка была достигнута во второй половине 1830‑х годов в Канаде (корректнее было бы называть ее до 1867 года Британской Северной Америкой). До этого момента местные олигархии в различных провинциях крепко сидели в седле. Существовали избранные законодательные собрания (assemblies), которые, однако, даже не распоряжались финансами. Главная линия конфликта проходила между местными главными купеческими семьями и губернатором. В двадцатых годах XIX века ассамблеи все более превращались в форумы политиков, выступавших против олигархии и стремившихся к постепенной демократизации политической жизни. Они считали себя прежде всего представителями «самостоятельных землепашцев» (independent cultivators of the soil) и представляли политические принципы, схожие с современной им «Джексоновской демократией» (с 1829 года в США). В 1837 году произошло сразу несколько выступлений с применением силы, целью которых было не освобождение от Британской империи, а свержение господствующих политических сил в отдельных колониях. Спонтанные возмущения не были объединены в единое организованное восстание и жестоко подавлялись.
Правительство в Лондоне могло бы на этом остановиться[297]. Вместо этого оно решило, что в Канаде потенциально может произойти нечто большее, чем поверхностный конфликт, и направило следственную комиссию под руководством лорда Дарема. Хотя Дарем пробыл в Канаде недолго, его «Отчет о делах в Британской Северной Америке» («Report on the Affairs in British North America»), представленный в январе 1839 года, содержал глубокий анализ канадских проблем. Благодаря его рекомендациям доклад стал поворотным пунктом в конституционно-политической истории Британской империи. Отчет Дарема, почти через двадцать лет после успеха движений за независимость Испанской Америки и после доктрины Монро 1822 года, был проникнут убеждением, что дни имперского господства в Америке сочтены – если не противопоставить этому умелое политическое руководство. Вместе с тем Дарем перенес новейший опыт из Индии в Америку, где в конце 1820‑х годов начался период амбициозных реформ. Пути, избранные в Индии и Канаде, были совершенно разными. Однако основная идея, что жизнеспособная империя нуждается в частых реформах, с тех пор всегда присутствовала в истории Британской империи. Лорд Дарем выразил убеждение в том, что британские политические учреждения принципиально больше всего подходят для заокеанских поселенческих колоний и что должна иметься возможность использовать эти учреждения для прогрессирующего самоопределения колониальных подданных. Это стало радикально новым подходом в имперском контексте – всего через семь лет после того, как политическая система в самой британской метрополии стала благодаря Избирательной реформе 1832 года, пусть еще и непоследовательно, но демократически открытой. Конкретно лорд Дарем рекомендовал введение ответственного правительства (responsible government), то есть нижней палаты, созданной по Вестминстерской модели, которая выбирала бы кабинет министров и могла бы также его отозвать[298]. Доклад Дарема является одним из важнейших документов глобальной конституционной истории. Он основал принцип сбалансированности интересов между поселенцами и имперской метрополией в рамках способных к преобразованию демократических учреждений. О власти и разделении обязанностей между выбранным Лондоном губернатором и местными представительными органами нужно было постоянно договариваться заново. Некоторые сферы управления, прежде всего внешнюю и военную политику, метрополия оставляла за собой, а канадские и австралийские законы вступали в силу тогда, когда их одобрял парламент в Лондоне. Но важнее всего то, что возникла конституционно-политическая рамка, которая позволила доминионам (так со временем стали называть колонии с ответственными правительствами) развиться до протонациональных государств.
Этот процесс протекал в Канаде, Австралии и Новой Зеландии в каждом случае особым образом. Для Австралии федеративное объединение нескольких отдельных колоний в единое государство, произошедшее в 1901 году, также стало переломным событием. Только Вестминстерским статутом 1931 года доминионы (за исключением Южной Африки, представлявшей особый случай) были и номинально провозглашены самостоятельными национальными государствами, которые лишь символически – прежде всего признанием британского монарха в качестве суверена – были связаны с прежним колониальным центром. Но на всем протяжении второй половины XIX века эти страны прошли последовательные стадии политической демократизации и социальной интеграции, которые можно было бы описать как связанные между собой внутреннее строительство нации и замедленное внешнее становление национального государства. На этом пути эволюционной автономизации в рамках либеральной империи возникли некоторые институционально наиболее стабильные и в социально-политическом отношении наиболее прогрессивные государства мира. Путь этот, однако, сопровождался лишением прав и социальной изоляцией их аборигенного населения[299]. Этот процесс формирования национальных государств из бывших колоний был в основном закончен уже перед Первой мировой войной[300].
Особенные пути: Япония и США
Не все случаи образования национальных государств в XIX веке можно отнести к одному из этих трех путей. Некоторые из наиболее впечатляющих историй остались единственными в своем роде и не имеют аналогов. Две страны в Азии никогда не являлись частью больших империй и потому могли преобразовать себя так же, как Западная Европа, – самостоятельно и не расходуя силы на антиимперское сопротивление: это Япония и Сиам. Обе страны всегда (в случае с Сиамом с середины XVIII века) оставались внешнеполитически самостоятельными, никогда не являясь европейскими колониями. Могли ли они считаться «новыми национальными государствами» в смысле получения внешнего суверенитета, остается под вопросом. Хотя и той и другой не пришлось бороться против иностранного господства, они проводили реформы под значительным неформальным давлением, которое на них оказывали западные державы, и прежде всего Великобритания, Франция и США. Импульсом к реформам в обоих случаях стало стремление сохранить жизнь собственному обществу и собственной династии в мире, в котором западное вмешательство во внутренние дела незападных государств казалось само собой разумеющимся. К 1900 году Япония была одним из наиболее интегрированных национальных государств мира: с централизованной унитарной системой правления, почти не уступавшей по своей жесткости Франции; с региональными учреждениями, которые были лишь проводниками инструкций центрального правительства; с хорошо функционирующим внутренним рынком и крайне высокой культурной однородностью, так как, кроме коренных айнов на крайнем севере, в Японии не было этнических или языковых меньшинств и религиозных или даже конфессиональных конфликтов, от которых страдали европейские страны в XIX веке. Это компактное однообразие было результатом всеобъемлющего процесса реформ, которые начались в 1868 году и которые называют Реставрацией
