сжалось. Не успела я откликнуться, как из сгущающейся тьмы пророкотал другой голос.
– Брат, это же Кай!
– Да, я знаю, что это Кай. Я спросил для пущего эффекта, – раздражённо проговорил первый голос.
Тьма отступила ровно настолько, чтобы возникли двое моих заклятых врагов, Воловья Башка и Лошадиная Морда. Воловья Башка держал свой неизменный трезубец, а Лошадиная Морда размахивал своей любимой шипастой дубиной. Воловья Башка стал заметно больше, плотнее и реальнее, чем в нашу прошлую встречу. Их смрад наполнил мой нос – жжёная сернистая вонь пополам с кровью и скотским потом. Яогуаи больше не пригибали своей тяжестью ветви мёртвых деревьев. Они сновали по растрескавшейся земле, цокая и шаркая когтями. Им меня не заполучить, пока нет, однако они тыкались в разделявшую нас границу, шипя и скаля острые зубы.
Что-то коснулось самых кончиков моих хвостов, легонько-легонько, и я с рычанием отскочила.
– Посмотри, как она скачет, брат! – возликовал Воловья Башка. – Как славно она попляшет в котле с кипящим маслом!
Лошадиная Морда глубоко втянул воздух, раздувая ноздри:
– Давно я не лакомился лисятиной!
– Я выполняла приказ своего хозяина. – Мой голос звучал так тонко, так слабо. Жалко, как и мои оправдания.
Воловья Башка и Лошадиная Морда взревели от хохота, и браслеты, свисавшие с их оружия, зазвенели.
– Продолжай говорить это себе, лисонька! – сказал Лошадиная Морда. – Знаешь, что говорят про дорогу в ад… чем там она вымощена, брат?
– Э, ну, наша дорога вымощена разбитыми черепами лиходеев, – сказал Воловья Башка.
Лошадиная Морда вздохнул, выпустив облако белого пара:
– Я говорил не о буквальной дороге.
Воловья Башка непонимающе уставился на него:
– Э, ну, дорога сложена из черепов, а ещё она выстлана кровавыми внутренностями…
– Благими намерениями! – взревел Лошадиная Морда. – Она вымощена благими намерениями!
– Ну чего ты так взъярился, брат?
Они повернулись друг к другу, оба подняли своё оружие, и я воспользовалась шансом удрать. Воистину, Воловья Башка и Лошадиная Морда самые лютые враги друг другу…
Я врезалась в стену и отскочила, как мячик для пинг-понга. Воловья Башка высился надо мной, злорадно улыбаясь:
– Глупая лисонька. Ты же не думала, что от стражей преисподней так легко убежать?
– Ты не понимаешь, – затянула я, – творится нечто ужасное. Нечто опасное. Они похитили Пэна…
– Люди похитили столь могучего бога, как Пэн? – переспросил Лошадиная Морда. Оба взревели от хохота.
– Смотрите на меня, я тщедушный человек! Я сейчас похищу бога! – пропищал Воловья Башка тонким голоском.
– Но это правда! Вы можете проверить, если не верите мне. Пэна нет в этом царстве!
– Вероятно, взял отпуск, – сказал Воловья Башка.
– Я слышал, в Пхукете хорошо в это время года, – примолвил Лошадиная Морда. И оба повернулись и уставились на меня со злорадными улыбками.
– Даже если ты говоришь правду, лисонька, это ничего не меняет. Месть не является благим делом. Это не отменяет того факта, что ты посеяла хаос. Ты затуманила разум человеку! – сказал Воловья Башка. – Какое лиходейство!
– В самую пору демону!
– Нет, но… – я попятилась было, но врезалась в толстые ноги Лошадиной Морды. Деваться было некуда. Вот и конец. Меня схватят и отошлют в Диюй, где моей душе суждены муки десяти кругов ада. Меня будут окунать в кипяток, протыкать насквозь, сдирать с меня шкуру, как с апельсина, и что самое ужасное – заставят меня слушать оперу и делать вид, будто мне это нравится.
Если мне не удастся сбежать к Тео. Если я смогу вернуться в мир людей, я, наверное, буду спасена. Как все обитатели мира духов, Воловья Башка и Лошадиная Морда не могут попасть в мир людей, если их не призовут.
Воловья Башка поднял свои передние ноги, трезубец блестел в пульсирующем свете. Я пыталась каждым атомом своего тела сосредоточиться на Тео. На его лице. Его голосе. Воловья Башка ударил трезубцем, целя прямо мне в сердце.
– Тео! – закричала я.
33. Тео
– О’кей, ребята, зайдите в круг и возьмите себе спальный мешок, – сказала Сюлин. – Мы сыграем в пару игр и споём традиционные песни.
Я запрыгнул в круг и схватил спальник. Я запоздало сообразил, что выбрал место рядом с Дэнни, но, как ни странно, мне было всё равно. Он взглянул на меня и одурманенно улыбнулся. Поскольку мой разум, в общем и целом, был вихрем разноцветных искр, я не вникал в «игры», которым учила нас Сюлин. Мне запомнились лишь отдельные эпизоды: маленькие палочки, раскиданные безумным узором на полу, тёмно-красная краска, в которую нам велели окунать пальцы, – и нам всё время нужно было напевать странные пьянящие стихи на мандаринском, которые обычно давались мне с трудом. И пока я разливался соловьём, стараясь не отставать от остальных детей, у меня в мыслях то и дело мелькала Кай. И во всём этом ни капли логики.
Кай была опять в облике лисы и бежала со всех ног. Страх окутывал её тлетворным облаком. Чего она так боялась? Она замерла, уставившись на что-то мне невидимое, а затем открыла рот и выкрикнула моё имя, и я тоже закричал, потому что полетел, хотя и стоял на полу. Меня словно разрывало надвое, но никто, кажется, не слышал меня.
А я падал и не мог остановиться, я летел, и падал, и летел…
Что-то врезалось мне в грудь со всей мочи, сбив меня с ног. Мы оба закричали, лягаясь и отчаянно отбиваясь.
– Тео? Это я! Кай!
Я заморгал, вглядываясь в тень, сидевшую у меня на груди.
– Кай? Кай! Постой, ты мне опять привиделась? Я же…
– Почему ты здесь? – закричала она, пропустив мои слова мимо ушей. – Как ты здесь оказался?
Я вскарабкался на ноги, прижимая к себе Кай, и осмотрелся. Всё, что я собирался сказать, замерло у меня на губах. Я смотрел, и смотрел, и смотрел. Кай что-то ещё говорила, но я едва слышал.
Я был в небытии, из ткани которого скроены самые жуткие кошмары. На пределе слышимости шептали-кричали голоса. Обрывками доносился хохот и рыдания. Небо буквально кипело, облака вращались, словно в чане с супом, то и дело прошиваемые всполохами молний. Меня окружали деревья, или тени деревьев, я не мог толком разглядеть их в этом не-свете. Они возникали, когда землю освещали молнии, но когда свет мерк, деревья совершенно исчезали, я был уверен. Я и не думал, что деревья могут внушать страх, но эти были ужасающи.
Земля потрескалась и бугрилась толстыми узловатыми корнями, которые каким-то необъяснимым образом казались живыми.
