надо было старую мебель на дачу перевезти, так Костя всё на своём горбу таскал: и на телегу грузил, и потом, с телеги выгружал, затаскивал в дом. Ни копейки с меня не взял! Плавает матросом на корабле.
— Ходит, — поправил Осип.
— Куда ходит⁈ — удивлённо вскинул брови Карандин.
— Это мы как раз у вас сейчас и узнаем, куда он ходит, — улыбнулся я. — Адресок вашего друга назовите. Хоть познакомимся с хорошим человеком.
— Конечно-конечно! Тут недалеко, — засуетился Карандин.
В отличие от него, с Брыловым церемонии разводить мы не стали: жил тот на втором этаже некогда большого доходного дома, ныне превращённого в коммуналку.
Парни вышибли сначала входную дверь, а потом вломились в его комнату. Произошло это за какие-то секунды, поэтому хозяина комнаты застигли безмятежно спящим.
Пробудился он, только когда я тронул его за плечо.
Первое, что увидел моряк, открыв глаза, ствол моего револьвера.
— Брылов?
— Он самый. А что…
Я не дал ему договорить:
— Где Панов⁈
— Какой Панов?
Я угрожающе взвёл курок.
— Повторяю вопрос: Панов где?
— Не знаю я никакого Панова! И вообще, кто вы такие и на каком основании ворвались в мой дом⁈ — зло произнёс Брылов.
— Уголовный розыск.
— И что с того, что уголовный розыск⁈ Думаете, я на вас управы не найду!
Брылов оказался неробкого десятка, такого на понт не возьмёшь.
— Я сяду? — спросил он.
— Садись.
Моряк сел. На нём была засаленная, порванная в нескольких местах тельняшка, и такие же засаленные кальсоны. Пахло от него самогонкой и потом.
— Так в чём дело, мильтоны? На каком таком основании мы посреди ночи врываетесь в чужой дом?
— Самый наглый, да? — сквозь зубы процедил Осип.
— А если и да, то что? — прищурился матрос. — Бить будете? Как при старом режиме? А я, между прочим, всей душой за революцию болел, винтовки в город подпольщикам возил. У меня даже благодарственная грамота имеется! Показать?
Он дёрнулся, чтобы встать.
— Потом покажешь, — сказал я.
Он сел и замолчал.
Показалось мне или нет, но в том момент, когда Брылов пытался вскочить, его взгляд был прикован к одному из предметов, что стоял на обычном кухонном столе, покрытом вместо скатерти, газетой.
И я кажется, понял, к какому. Это была стеклянная банка, доверху наполненная светло-серым веществом, чем-то похожим на комок сахарной ваты.
— Осип, посмотри, — кивнул на банку я.
Шор подошёл, взглянул и сразу отпрянул.
— Пироксилин!
Брылов словно ждал этой секунды, он кинулся на меня, пытаясь отобрать револьвер, но я врезал ему в скулу. Голова моряка дёрнулась.
— Хватит, Брылов! Хочешь, чтобы я тебе ногу прострелил?
— Не хочу! — признался моряк.
— Зачем тебе пироксилин?
— Рыбу хотел глушить.
— Да он издевается, гад! — ринулся к нему Осип, вскинув кулак.
Брылов закрыл глаза.
— Ладно! Ваша взяла, мильтоны! Я всё расскажу…
После того, как моряк открыл рот, он его практически не закрывал. Показания лились рекой. А в конце Осип подозвал меня, чтобы показать рукав матроской куртки Брылова. На правом рукаве её была кровь.
— Видишь? Похоже, кровь свежая. Странно, что не замыл.
Я кивнул и вернулся к допрашиваемому.
— Это всё?
— Всё без утайки.
— Не всё, — вздохнул я.
— Гражданин начальник, ей-богу: как на духу говорил!
— Нет, Брылов. Ты забыл упомянуть, как вчера убил Гаврилова.
— Вы и это знаете, — опустил голову Брылов.
— Мы многое знаем. А теперь я узнал, почему ты его убил. Когда я назвал фамилию, ты даже не спросил, кто это. Значит, вы были знакомы.
— Ходили когда-то на одном корабле, — шумно выдохнул воздух сквозь ноздри Брылов. — А потом Гаврилова списали на берег, он подался в угро. Когда я увидел его возле дома, где прятался Панов, сразу понял: не случайно. Я не хотел его убивать… Мне пришлось это сделать.
Мои пальцы сжались в кулаки, я заставил себя сделать паузу, досчитав в уме до десяти.
— Осип, сними с него показания. А потом убедись, что он всё подписал.
— Сделаем, — коротко произнёс Шор, с ненавистью разглядывая Брылова.
Было раннее утро, почти все заведения на улице ещё не открылись, но разноцветная вывеска «Русский салон для стрижения и брижения братьев Воган» свидетельствовало, что цирюльня начинала работу с восьми.
На моих часах была четверть девятого.
Я вошёл в салон.
Толстый маленький парикмахер, скучавший без клиентов, отложил газету в сторону и встал с кресла. На его широком лице расплылась фальшивая улыбка.
— Милости прошу! Побрить, подстричь? Если хотите — сделаем причёску по последнему парижскому каталогу…
Я машинально тронул рукой голову. Что-то за делами и заботами, действительно, давненько не наведывался к парикмахеру и порядком зарос. Правда, Настя убеждала, что мне так идёт, но… и служба в армии, в милиции, полиции, а потом ещё и уголовного розыска советской России двадцатых, приучила меня носить короткие стрижки. Вдобавок, это ещё и очень практично и удобно.
— Простите, на вывеске написано, что это салон братьев Воган… Вы кто-то из них? — спросил я.
Парикмахер усмехнулся.
— Увы, братья Воган давно уже в Берлине. Я выкупил у них дело, но вывеску менять не стал. Среди клиентов так много людей консервативных… Но вы можете не переживать: стригу я ничуть не хуже братьев!
— Значит, это вы — гражданин Архипов, — теперь уже улыбнулся я.
— Да, а что?
— Ничего… хорошего для вас. Вы арестованы, Архипов. И да, кстати, Панов прячется у вас в подсобке — да?
— Да, — взволнованно кивнул парикмахер.
— Он всё ещё спит?
Архипов снова кивнул.
— Чудесно. Тогда давайте не станем шуметь и тихонечко проведаем нашего общего друга. Вы меня поняли, Архипов?
— Понял.
— Тогда пошли.
В небольшой подсобке при цирюльне стоял стойкий аромат винокурни. По нему сразу можно было понять: выпито вчера было изрядно.
Панов лежал на животе, его левая рука безвольно свисала на пол.
По такому случаю я прихватил с собой пару наручников. Громоздкие, неудобные, ещё дореволюционные — но ничего лучшего в нашем распоряжении пока не было.
При нашем появлении Панов даже не почесался, продолжил храпеть как ни в чём ни бывало.
— Набрался? — поглядел я на Архипова.
Тот понуро вздохнул.
— В одну харю бутыль самогонки
