отец? Что за Титан? Пусть нескромно так думать, наверное… Как и думать, что происходящее было только для меня и ни для кого больше, хотя каждый вправе полагать то же самое про себя. У Бога, очевидно, есть множество ладоней, и Мангуп, несомненно, одна из них.
Вкус у жителей древнего города был отменный: захватывающие ландшафты с высоты птичьего полета заставляют померкнуть рекламу даже самого изысканного современного жилища. Через панорамные глазницы пещер только мечтать да любить, и еще подставлять лицо ветру и солнцу. Да, здесь немного аскетично. Ну и пусть. Такая неотшелушенная дикость мне по сердцу, потому что в ней нет ложных опосредований — ничего лишнего.
Чтобы не ходить толпой в Благовещенский монастырь, Толик разделил нас на две группы. Первыми пошли я, Витька, Петя и Таня с Ритой. Крохотный монастырь прилепился чуть ниже плато, на самом краю скалы, в одной из ее складок. Тут действительно было очень тесно, из-за чего строения обители, к каковым относились собственно лишь двери, окна да перегородки, казались совсем игрушечными, похожими на декорации к спектаклю или фильму. Все те же пещерные гроты, что и наверху, только в них непривычно было видеть иконы и свечи. Часть гротов, образующих закрытые ложи-лоджии, служили кельями. Воображение заставляло додумывать, как там внутри, и казалось, что там непременно просто и хорошо. Пространство перед входом в храм составлял маленький дворик, откуда открывался вид на бесконечные дали. Опершись на деревянные перила, повторяя действия побывавших здесь тысяч других пилигримов, мы гипнотически уставились в эти изумрудные горизонты молчальниками-исихастами. Было очевидно, что место требовало тишины. Если мы и говорили между собой, то только вполголоса, а то и вовсе шепотом.
Внутри храма — запах ладана, воска и пещерных недр. Кругом камень, но не тесанный — белый, а какой есть в своей первозданности. Немного прохладно, сыро. Богоявленский источник в гроте разлился большой купелью, словно понимая ту жажду, какой преисполнены приходящие сюда паломники. Все незатейливо и даже сурово. Низкие своды пещер приближали к самому себе. Они собирали дух воедино, чтобы уже после можно было без всяких подпорок сохранять обретенную целостность.
К удивлению, мы встретили только одного послушника, который прожил здесь полгода и теперь казался уже полностью от другого мира. Настоятель в монастыре был наездами, поэтому большей частью послушник жил совершенно один, не считая наведывающихся паломников и праздношатающихся. Я подумал, как, верно, ему тяжело зимой, когда дуют пронзительные ветра, когда льет холодный дождь, а вокруг пустынно. Пустынно… Можно ли тут на это жаловаться? Да разве вот эта обитель не есть монашеская пустынь или печеры? Разве она не для того, чтобы проводить дни в молитвенных размышлениях? Перед нами открылось древнее иночество как оно есть — простое, суровое, красивое. Как в амазонской сельве этнограф открывает племя, живущее так, как жили их предки тысячи лет назад, так и мы открыли монастырь, живущий, верно, по укладу самого Антония Печерского в своем пещерном затворе.
Толик рассказывал историю монастыря, но я его слушал плохо, отвлекаясь на свои мысли. Мы поставили свечи, каждый помолился, кто как мог…
Снова выйдя на плато, Цаплин оставил нас, чтобы сводить к монастырю других коллег, с кем наши траектории разошлись еще ненадолго. Нам повезло, что был пасмурный день. Легкое марево заволокло все вокруг — ну чем не вековые плотные занавесы, среди которых особенно интересно протискиваться, чтобы достать до истории. Возможно, именно благодаря этому настоящим открытием для нас стали фундамент княжеского дворца, фрагменты стен базилик и винодавильные ванны. Мы шли по высокой траве, вдали то и дело раздавались голоса людей, а виднеющаяся арка древней цитадели заставляла думать о том, что мы находимся где-нибудь в Риме тех его времен, когда среди древних развалин горожане еще устраивали пикники.
— Где мы? — философски и немного восторженно вопрошал Петя. — Если вы меня сейчас спросите: «Где мы?» — я не отвечу.
— Наш Петька потерялся, — пошутила Таня.
— Кстати, я чуть-чуть тоже, — сказала Рита. — Хотя я здесь уже была, но мне кажется, к этому месту привыкнуть невозможно. А сегодня вообще день особенный.
— Мне это очень напоминает кадры из какого-то фильма, но пока никак не могу понять, из какого именно… — заметил Витек, который часто прибегал к сравнениям со сценами кино.
Он посмотрел на меня, ища подтверждения своей смутной догадке.
— Наверняка что-то такое было, — согласился я.
Я давно уже понял, что, как правило, то, что производило впечатление странного или необычного, давно было описано в книгах и снято в фильмах, — не мы первые, не мы последние. Классика потому и классика, что смогла зафиксировать универсальное, то, на что откликается каждый, ну, или многие.
— А я бы еще задала вопрос: «Зачем мы?», — вдруг подхватила эстафету Пети Таня.
Наверное, все дело было в Мангупе. Никогда прежде Таня не была уличена в философских рассуждениях; в кабинете она предпочитала переводить в шутку мои тирады на такие темы. «Вот всегда вы умеете из любого, пусть даже и самого простого вопроса развести целые теории», — говорила она мне. Однако Таня, хотя никогда не развивала эти самые «теории», всегда внимательно слушала и, как мне казалось, совсем не без интереса. Возможно, сейчас она хотела, чтобы я отозвался на ее вопрос, а я промолчал. Не люблю, когда так в лоб, к тому же сейчас любой ответ был бы либо приторным, либо искусственным.
— А у меня ощущение, что это все уже было: то, как мы здесь, на вершине, развалины эти, как мы идем… То есть все это было в моей истории, — поделился я и после небольшой паузы добавил: — Впрочем, и в вашей тоже было, ведь в той моей прежней истории мы шли все вместе.
Ребята рассмеялись от такого каламбура.
— Называется — вспомнить все! — громко подытожил Витька.
— Тише ты, — одернула его Таня. — Напугал, дурачок.
— Да пусть кричит! — засмеялась Рита, ей нравилась искренняя громкость Витьки.
— Вот бы как-то сделать в наших программах, чтобы дети могли сами задаваться похожими вопросами, — сказал Петя. — Но только непременно сами!
— Ой, давайте не будем про работу хоть здесь, — тотчас запротестовала Таня.
Но было видно, что от подкинутой Порослевым темы так просто не отмахнуться.
— А по-моему, смоделировать такую ситуацию невозможно, — рассуждала Рита. — Каждый должен прийти к подобным вопросам своим чередом, а тут тем более дети… Поспешность здесь ничего, кроме вреда, принести не сможет. Это все взрослые вопросы, а дети — пусть остаются подольше в детстве.
Но Петя был готов защищать только что родившуюся идею до конца.
— Я
