ботинка, приговаривая: «Мразь… падаль…» Троллейбус тем временем подходит к остановке, двери открываются. Парень вылетает на мостовую, словно мешок с кукурузой, сброшенный ночью с товарняка лихими ворами.
Все происходит так быстро, что никто и глазом не успевает моргнуть. Шофер захлопывает двери, и машина катит дальше. Все пассажиры как сидели, так и сидят. Через две остановки конечная. Там неподалеку спортивный зал, куда Тудор Богдан едет на тренировку.
Троллейбус шуршит по асфальту, а пассажиры вдруг разом притихли. Где-то позади подвыпивший парень, ощупывая подбородок, пытается встать и со злостью плюет вслед троллейбусу.
(Повеселее ничего не нашлось для рассказа?)
— Переборщил ты, парень… — нарушает молчание одна из домохозяек. Ей явно не терпится прокомментировать выходку Тудора Богдана, хотя тот еще и сам толком не осознал, что же произошло.
Девушка в вельветовых джинсах и белых кроссовках как ни в чем не бывало восседает на переднем сиденье. Она и ухом не ведет, сосредоточенно рассматривая сквозь лобовое стекло городской пейзаж. Делает вид, будто только что здесь очутилась.
— Ты же мог ему и голову проломить, тихонько подхватывает мужчина с «дипломатом». И рассказывает похожую историю, когда кто-то при падении разбил себе голову.
— Тебе следовало просто предупредить его, а ты ввязался в драку и изувечил бедного мальчика, — замечает сердобольная мамаша с ребенком на коленях. Она укоризненно смотрит на Тудора Богдана.
— Да он и сам такой же хулиган! Вот вам и современная молодежь.
— А я считаю, он правильно его отколошматил, — выражает свое особое мнение пенсионер у окошка.
Ну и наглый народ! Теперь все с жаром защищают распоясавшегося хулигана. Впрочем, у нас всегда найдутся бесплатные адвокаты.
— Как же мы воспитаем нашу молодежь, чему ее научим… Что за пример ей подадим?
Тудор Богдан ушам своим не верит. Этот тип приставал к девушке, и никто слова поперек не сказал. А за что, спрашивается, обругал его по матери?
— Нет такого закона, чтобы каждый сам наводил справедливость… Куда же мы докатимся в таком случае, если каждый из нас…
Он поставил наглеца на место, а они цепляются к нему и ни больше ни меньше как обзывают хулиганом.
Так ему и надо. И чего влез? Как будто сам не знает, чем все это обычно заканчивается. Он всегда внушал себе, что его хата с краю, и все-таки влип в историю. Да к тому же еще и виноватым оказался.
— А ты из молодых да ранних, — бросает ему напоследок мужчина с «дипломатом», сходящий с передней площадки следом за девушкой в вельветовых джинсах. Она и взглядом Тудора Богдана не удостоила, не то чтобы поблагодарить. Как будто не он защитил ее от хулигана.
Нет, Тудор Богдан отказывается что-либо понимать. А чего ему, собственно, понимать? Он едет на тренировку, только и всего. И, кажется, приехал. Все пассажиры уже успели разбежаться в разные стороны. И про себя, как уж водится, продолжают муссировать случившееся. Шофер сидит расслабившись, покуривает. Он сочувственно разглядывает Тудора Богдана.
— Конечная. Не горюй, парень. Такова жизнь. Не принимай близко к сердцу!
Тудор Богдан засовывает руки в карманы кожаной куртки спортивного покроя. Куртка ему очень идет. Местами она уже потерлась, но все равно он к ней привык. Куртка подчеркивает его атлетическую фигуру.
В витрине продовольственного магазина он замечает новые красивые этикетки.
— Что это? — осведомляется он у знакомого продавца. Тудор Богдан парень вежливый и всегда угостит хорошей сигареткой.
— Это не для вас… «Слеза Овидия»… Чересчур ароматное вино, только для дам… Могу предложить вам «Кодаркэ» или «Фетяску из Тырнавы».
Бутылка летит в сумку с надписью «BRITISH AIRWAYS», где вперемешку лежат носки, свитер, тенниски, тренировочный костюм и целлофановый пакет с куском корейки и буханкой хлеба.
Тудор Богдан не забыл и о сигаретах. После тренировки он всегда крепко спит. Даже при свете лампочки.
Перевод Н. Чукановой.
ПУСТЫННАЯ РАВНИНА СО ВТОРОЙ КНИЖНОЙ ПОЛКИ
Из цикла «Внутренняя динамика дней»
Холодно. На улице заледенел снег. От его мертвенной белизны у них озноб по коже. Можно ли их в чем-то упрекнуть? Да и стоит ли задавать этот вопрос?
Тишина. Только фортепьянные аккорды рассыпались по дому и, словно от испуга, вновь слились.
Чего им бояться и кого?
Книги на полках тесно прижаты друг к другу, почти как люди в своих клетках. Квартира к квартире, дом к дому, улица к улице. Иногда жизнь становится скучной, как нудная книга.
На окраине города над заснувшим полем мечется сбившаяся с пути пурга.
— Хочешь кофейку?
— Уже поздно. Надо пораньше заснуть.
— Хорошо, как хочешь.
Обычный зимний вечер, согретый теплом калорифера и уютными аккордами фортепьяно. Первая пластинка альбома.
Гизекинг[8].
Она вяжет. Он читает «Возвращение автора»[9].
Он курит. Она улыбается.
Камю писал все как было. Монография Херберта Л. Лоттманна скрупулезно точна, слегка категорична, как протокол допроса, почти как о Прусте у Пэнтера[10].
Рукав к свитеру готов.
— А ты не хочешь почитать?
— Я слушаю музыку, может быть, попозже.
Он хотел бы оторваться от книги.
Это их жизнь. Только бы не впасть в заблуждение. Что в жизни важнее, чем осознание самих себя? Люди отличаются друг от друга числом прожитых лет, везением. Но лишь избранным дано нащупать четкий контур жизни. Они не из тех. Живут как все. Прозябают. До каких пор? Есть ли предел?
А время течет. Уходит в песок. Стекает, как яд. А порой льется впустую.
Жизнь. Жизнь.
Пластинка кончилась. Они прослушали альбом до конца.
Густая, вязкая, гнетущая тишина. Страшно ли им? Оба уткнулись в книги. Ничего не происходит.
Вздыхают. Слышно тиканье часов. Тик-так. Только и всего.
Он открывает окно, чтобы проветрить.
— Не стой у окна, простудишься…
Вероятно, в этом мире кто-то любит его. Эта любовь могла бы стать для него очень важной. Поглотить его. Ну и что из этого?
Они не решаются объясниться друг с другом. Книги уснули, плотно завернувшись в обложки. Что сквозь них увидишь? Что-то, как призрак, проскользнуло между ними. Зима, холод, кто бы это мог быть?
— Закрой окно, ты уже проветрил.
Он захлопывает раму. Почему так тихо? Что случилось с соседями? Ничего не слышно.
Зима все сковала. Но и она пройдет. Вечная смена. Абстрактный поток, независимый от времени. Вакуум. Кто сказал, что женщину нельзя завоевать абстракциями? Прошлое тянется следом со всеми воспоминаниями. Прогуливается перед лицом настоящего. Цепляется за будущее. Все распадается, исчезает всякая достоверность, блики пробегают по блестящей поверхности зеркала. Уже поздно. Они ложатся.
— Купи завтра
