class="p1">Дополнительные сведения: стрижется коротко. Иногда может здорово напиться и тогда сквернословит. Работал на стройках в Банате и Кришане. Был женат, детей, однако, не завел. Жена ушла от него, прихватив с собой жилплощадь бывшей свекрови, то есть его матери. Последней пришлось переселиться в однокомнатную квартиру в доме второй категории в Рахове[7]. А если ты преподаешь такую древность, как латынь, да и сама к тому же не первой молодости, то начинать жизнь заново, даже и в хорошем районе, уж поверьте, совсем непросто. Там и знакомых-то нет никаких, с кем можно душу отвести. Тут уж что в Рахове, что в новой квартире на окраине, где-нибудь в Ватра-Луминоасэ, — все едино. Это случилось несколько лет назад, понемногу все утряслось, но неприятный осадок, что ни говорите, остался.
Сам Тудор Богдан теперь живет неподалеку от церкви Сильвестру, в маленькой комнатушке с окнами во двор-колодец. У него нет ни ванной, ни кухни. «Удобства» во дворе, рядом со складом. Но его и дома-то почти не бывает. Спит он при свете. «Иначе крысы замучают…» Кофе варит на плитке. «Все имущество я ей оставил. В тот момент мне не до того было…» Белье относит в прачечную. В свободное от основной работы время Тудор Богдан подрабатывает — преподает технологию стройматериалов в индустриальном лицее. Одним словом, парень серьезный. Директор ценит его, он и сам человек неболтливый — о Тудоре Богдане мало кто чего знает, да это и к лучшему.
События разворачиваются в троллейбусе. Обычном троллейбусе, как две капли воды похожем на другие. Такие ежедневно, тринадцать на дюжину, скатываются с отечественных конвейеров. И пассажиры в нем едут самые рядовые, с будничными лицами, каких можно встретить в любом из этих образцов современного транспорта.
Народу едет мало. Человек десять. Ну, предположим, двенадцать. Девушка в коричневых вельветовых джинсах и белых кроссовках; подвыпивший смуглый парень в джемпере с надписью «BERKELEY UNIVERSITY»; Тудор Богдан, с тем же усердием поглощающий новости газеты «Народный спорт», с каким ученый архивариус корпит над пожелтевшими манускриптами; две преисполненные достоинства домохозяйки, самозабвенно перемывающие кости знакомым; пенсионер с внучонком; двое мужчин с «дипломатами» — типичные представители современной городской действительности; мамаша с двумя детьми, один из которых захлебывается криком. Ну что, пересчитали? Кажется, уже больше десяти.
Мы забыли про шофера. Значит, всего тринадцать. Из суеверия добавим еще одного пассажира, от себя.
Подвыпивший парень подсаживается к девушке в вельветовых джинсах и с увлечением ей что-то нашептывает. На чистом румынском языке, прекрасном и сладкозвучном, в ответ раздается слегка раздраженное:
— Отстаньте!
Девушка перемещается в середину троллейбуса и усаживается как раз напротив Тудора Богдана, не придавшего ни малейшего значения этому факту. Чего ради он станет вмешиваться в чужие дела?
Троллейбус плавно катится по привычному маршруту. Юный франт не собирается отказываться от своей затеи и топает вслед за девушкой. Он уже готов пуститься в пространные объяснения, но девушка отталкивает его, за что и получает грубое оскорбление в свой адрес. Почти по матери. Вне себя от негодования она перебегает вперед. Для того чтобы наш сюжет и дальше спокойно развивался, мы должны представить, что троллейбус длинный, гармошкой.
Одна из домохозяек вступается за девушку, но парень и ее, как говорится, обкладывает. Страсти накаляются. Тудор Богдан невозмутимо читает газету.
Настала очередь одного из мужчин с «дипломатами» выступить с речью от имени всех мужчин с «дипломатами». Но дерзкий парень и не думает скрывать свое истинное лицо.
— Ты, дядя, наверное, давно кулака не нюхал, — угрожает он.
Народ начинает нервничать. История, скажем сразу, нетипичная. В общественном транспорте у всех на глазах сопливый нахал ваньку валяет, и никто не может его образумить. Тудор Богдан поверх газеты наблюдает за событиями. Он уже не читает, но ему и в голову не приходит вмешиваться. А с чего это, собственно, он будет в чужие дела нос совать? Его что, кто-нибудь трогает? Нет. Он, конечно, читал, как надо вести себя в подобных случаях. Да мало ли что пишут. Вот он и сидит себе помалкивает, едет на тренировку.
Парень, что положил глаз на девушку в кроссовках, опять пытается ее обнять. Его так и распирает от нежности.
«Просто неслыханно! Неужели никто из пассажиров не может справиться с этим нахалом?» — воскликнет с негодованием усердный читатель, любитель литературы. К примеру, мать трех дочерей, обладающая феноменальным чутьем на всякого рода скандалы, в которых общественность принимает самое горячее участие и неизменно восстанавливает справедливость. Но вся беда в том, что читатель, пусть даже самый образцовый, остается всего-навсего читателем и не в силах повлиять на ход авторской мысли.
— Пустите! — громко отстаивает свою независимость девушка, вырываясь из цепких объятий агрессора. В пылу борьбы она нечаянно задевает сумочкой по лицу Тудора Богдана. А вот это ему уже не нравится. Он спокойно себе сидит, никого не трогает, зачем же впутывать его в какую-то историю?
— Что же это вы, девушка…
— Извините, я не нарочно, но вы же видите, я не могу справиться с этим типом…
Ну ладно, хотя бы извинилась, и достаточно вежливо, особенно если учесть, что положение ее весьма неустойчиво. Парень-то буквально повис на ней. Не пора ли Тудору Богдану вмешаться? Девушка косвенно попросила его о помощи, ведь и он как-никак мужчина. И если бы речь шла о его жене или подружке, он уже давно пустил бы в ход свои железные кулаки.
Как в кино, следует обмен взглядами. Тудор Богдан — девушка, девушка — хулиган (и где он так набрался с утра?) — Тудор Богдан.
— Ты чего к ней пристаешь? — наконец-то нехотя басит Тудор Богдан.
Его вмешательство напоминает политику США в первую мировую войну. Видно, что ему не нравится все происходящее, но у него и своих забот полон рот.
Ответ парня может служить первоклассным образцом городского фольклора, который разве что филологи высшей квалификации способны изучать без смущения. Однако Тудор Богдан не принадлежит к миру ученых — этнологов и лингвистов. Ему тридцать с лишним, он разведен, к тому же в последнее время настроен довольно мрачно. О своей матери он не слишком заботится. Живут они врозь, видятся редко, но слово «мать» для него свято. И такого оскорбления он не в силах стерпеть. Тудор Богдан резко срывается с места и, как разъяренный бык, бодает обидчика в шею, нанося ему одновременно удар в солнечное сплетение. Атака оказывается столь же неожиданной, как бомбежка Пёрл-Харбора. Правда, теперь поговаривают, что Рузвельт все же был в курсе. Парень падает как подкошенный, и Тудор Богдан пару раз пинает его носком
