class="p1">Лиза вздохнула и, указывая на саквояж, произнесла:
– Ну да, сжалились!
– О нет! Вы поняли меня превратно! Я…
Она прервала его:
– Ну, пусть вдохновились и восхитились, это тоже не лучше. Но ведь не моими работами, а мной самой, ведь так, месье?
Клод снова порозовел.
– Ну, вы, как творческая личность, понимаете, что отделить творца от его творения невозможно…
Подумав о знакомых художниках, которые вели себя как последние свиньи и законченные мерзавцы, но при этом создавали воистину гениальные новаторские произведения, Лиза заявила:
– Очень даже возможно. Так мои картины вам не понравились?
Клод замялся:
– Как вам сказать… Я не большой специалист по искусству…
– Скажите, как есть! Пусть и не большой, но даже вы сумели распознать, что ничего особого они из себя не представляют, ведь так?
Возникла пауза, и Лиза добавила:
– А если так, то зачем вы их купили? Решили, что вам так легче будет завоевать меня? Мсье, вы – скот!
С этими словами Лиза подхватила саквояж, раскрыла его и, достав пачку купюр, швырнула их Клоду в лицо.
– Мадемуазель, вы не так меня поняли…
– Я все поняла именно так, месье! Богатый наследник, которому перед скорой свадьбой нужна короткая, ни к чему не обязывающая интрижка. Подумайте о нервах вашей матушки!
– Не смейте упоминать мою матушку!
– Ну, и вы тогда не смейте упоминать моего отца! Вот вам!
Лиза принялась швырять в молодого человека пачками денег, а тот, осыпаемый купюрами, попытался вырвать саквояж из ее рук.
– Вы делаете мне больно, месье!
– Мадемуазель, вы делаете мне еще больнее!
– Отпустите немедленно!
– Нет, вы отпустите!
Они боролись у перил лестницы, таща саквояж каждый в свою сторону, а шокированный слуга и изумленная матушка, стоявшие внизу, в холле, наблюдали за этой сценкой.
И вдруг саквояж, выскользнув из их рук, перевалился через перила и, рассыпаясь банковским конфетти, бухнулся вниз, в то время как стофранковые билеты, плавно планируя на мраморный пол холла, все оседали и оседали, подобные драгоценному снегопаду.
Лиза замерла от ужаса, потому что не сомневалась: пребывания в полиции ей не миновать. А с учетом того, что на ее отца-революционера у властей и так имелся большой зуб, все это могло окончиться очень плохо.
Тут Клод, воспользовавшийся всеобщим замешательством, привлек к себе девушку и поцеловал ее.
Мгновение, всего одно, но какое сладкое, Лиза не сопротивлялась. А потом, отвесив богатому молодому нахалу пощечину, вторую за пять минут, сбежала по лестнице, не остановилась, когда с нее слетела шляпка, и, минуя превратившихся в соляные столпы слугу и мадам, выбежала прочь из особняка.
Клод, потирая горевшую щеку со странной мечтательной улыбкой, спустился по лестнице, поцеловал матушку и велел слуге:
– Мишель, уберите этот беспорядок. Что-то я проголодался.
А потом, заметив лежавшую на первой ступеньке лестницы шляпку Лизы, поднял ее и расхохотался:
– Ну, пусть не туфелька, а шляпка, но почти как у Шарля Перро!
* * *
Снова они увиделись примерно неделю спустя, когда Лиза, успокоившись и убедившись, что полиция за ней приходить не намерена и требовать объяснений за устроенный дебош не собирается, уже подыскала себе новую работу, пусть и не ту, о которой мечтала: продавщицы в писчебумажной лавке. Конечно, не машинистка в бюро индустриального магната, но с чего-то же надо начинать.
Когда дверь лавки распахнулась и Лиза, услышав звякнувший колокольчик, заметила появившегося на пороге Клода в модном полосатом костюме и канотье, то сначала решила вспылить, но, понимая, что за этим последует немедленное увольнение, произнесла ровным тоном:
– Добрый день, месье. Сейчас я позову хозяина, он поможет вам выбрать…
Клод, вертя в руках ее шляпку, не без смущения заметил:
– Добрый день, мадемуазель. Прошу прощения, что тревожу вас во время рабочего дня, но решил, что это лучше, чем заносить вам домой…
– Могли бы отослать! – отрезала девушка и резким жестом забрала у Клода шляпку. – Премного вам благодарна!
И почему, собственно, она так на него сердита – он ведь занес ее шляпку, которую она потеряла. А до этого купил все ее картины (те, которые она вернула себе и, подобно прочим, уничтожила).
Ну да, он ведь поцеловал ее без спроса. Но разве она была так уж против?
Все эти мысли пронеслись у нее в голове, пока Лиза держала в руках шляпку, не зная, что сказать.
Похоже, и Клод не знал.
Появился хозяин, который, заметив явно состоятельного клиента, рассыпался в комплиментах. Клод, воспряв к жизни, заказал кучу всего, а Лиза понимала: все это он делал исключительно ради нее.
Или, вернее, чтобы завоевать ее расположение, как будто ее интересовало увеличение выручки хозяина писчебумажной лавки.
Наверное, интересовало, иначе отец не сможет получать каждый день свой бразильский кофе с круассанами и пармскую ветчину.
– Что-то еще, месье? – произнес заискивающе хозяин, а Клод промолвил, кивая на новых посетителей:
– Думаю, вам стоит о них позаботиться. А меня проконсультирует ваша продавщица…
Хозяин ретировался, оставив их наедине, и Клод произнес не без гордости:
– А давайте, мадемуазель, я буду приходить к вам раз в неделю или даже чаще, скупать на ту сумму, которая сделает вашего хозяина счастливым, и он начнет вам больше платить.
Ну да, и она сможет купить для отца еще больше бразильского кофе, круассанов и пармской ветчины, без которых работа над теорией всемирной пролетарской революции поистине невозможна.
– Благодарю, но обойдусь без этого! – ответила сухо девушка. – А теперь прошу извинить меня, месье, пришли другие клиенты!
* * *
Несолоно хлебавши, Клоду пришлось ретироваться, однако он оказался упорным малым: день за днем он появлялся в писчебумажной лавке, каждый раз скупая товар на большие суммы. Хозяин, сначала устроивший Лизе головомойку, заявив, что не потерпит, чтобы ее любовник появлялся в его магазине, после третьего раза переменил свое мнение и радостно, с поклонами чуть ли не до земли, встречал молодого человека, который каждый раз хотел, чтобы обслуживала его Лиза.
Девушка, вначале ужасно сердившаяся, постепенно привыкла к визитам Клода, а когда однажды он не появился в течение четырех дней подряд, даже испытала тревогу.
Неужели с ним что-то случилось? И вдруг с тоской поняла: подумав, что так и не сумеет добиться у нее успеха, Клод принял решение больше не появляться.
Вольному воля. Зато хозяин, сделавший у поставщика большой заказ в надежде на то, что все будет скуплено Клодом, принялся нещадно костерить Лизу, упрекая в том, что она разоряет его.
– Месье, я вас обогатила, и вам это отлично известно! – парировала она. – И, вообще, требую, чтобы вы повысили мне жалованье!
Хозяин оторопел, потом принялся грозить
