родовые имения.
Неприятным и неожиданным событием царствования Екатерины стала пугачёвщина, — неожиданным потому, что было непонятно, как благоденствующий народ мог взбунтоваться: в связи с этим возникло предположение, что бунт был подстроен внешними врагами России. Однако пугачёвщина была подавлена с божьей помощью, а в это же время присоединены новые земли на Черном море. Их приобретение вызывало бурный восторг в обществе — верховной власти готовы были простить теперь всё что угодно.
Екатерина, вполне понявшая эти настроения, стала проводить соответствующую политику и не ошиблась. Присоединение к России новых земель привело к обожествлению Екатерины: её изображали в виде богини, ей писали возвышенные оды, каждый почитал за счастье увидеть её воочию, в домах висели портреты Екатерины и стояли её бюсты. Иногда она сама посмеивалась над такими бурными проявлениями верноподданнических чувств, но не стеснялась использовать их для собственного блага. Её потребности ныне не знали границ, она жила в невиданной роскоши и тратила миллионы на себя и своих любовников. Подарки лишь главным фаворитам Екатерины и расходы на их содержание составили 92 миллиона 820 тысяч рублей, что превышало размер годовых расходов государственного бюджета. Кроме того, любовники Екатерины получали ордена, военные и чиновничьи звания, назначались на высокие должности, не имея при этом никаких заслуг, а часто и способностей.
Точно так же одаривались все, кто был приближен к императрице, а уж они, в свою очередь, не забывали позаботиться о своих родственниках. Этому примеру следовали на всех этажах власти, из-за чего мздоимство и воровство в России скоро достигли запредельных размеров, причём, существовали негласные правила — на каком месте, кому и сколько позволяется брать; любые покушения на этот порядок рассматривались, опять-таки, как происки враждебных России сил.
* * *
На протяжении последних десяти лет бессменным фаворитом Екатерины был Григорий Потёмкин. Это не означало, что у неё не было других любовников в эти годы, — через постель императрицы прошло немало мужчин, — но Потёмкин оставался не только интимным другом Екатерины, но её опорой и советчиком. Ему одному было дано право входить в её личные покои в любое время без доклада; ему одному она доверяла полностью.
В это утро Потёмкин пожелал выпить кофе с Екатериной. Обязанность готовить кофе для мужа входила в перечень того, что должна была уметь принцесса маленького немецкого княжества, и Екатерине нравилось представлять себя ею в домашней обстановке.
— Доволен ли мой повелитель своим утренним кофе? — шутливо спросила она. — Я очень старалась вам угодить.
— Такого кофия никто больше не готовит — куда до него турецкому! — ответил Потёмкин. — Тебе, матушка, кофейню открыть бы, отбою не было бы от посетителей.
— Что же, в молодые годы я могла бы стать хозяйкой кофейни или ресторации, я ведь неплохо умею стряпать. Видно, я зарыла свой талант в землю, променяв место трактирщицы на должность российской императрицы, — всё так же шутливо сказала Екатерина.
— А мне надо было уйти в священники, тоже были к этому способности, — поддержал её тон Потёмкин. — Сейчас, глядишь, уже архиереем был бы.
— Значит, мы оба изменили своему призванию, — улыбнулась Екатерина.
— …Ох, Гришенька, стара я становлюсь, стара, — жаловалась она, отпивая из фарфоровой чашечки крепчайший кофе. — Скоро пятьдесят шесть исполнится; короток бабий век, — так ведь в народе нашем говорят?
— Про тебя никто такого не скажет, — возразил Потёмкин. — Ты, Катенька, душой и телом молода: про таких, как ты, в народе говорят «баба-ягодка».
— Льстец! — погрозила ему пальцем Екатерина. — Умеешь подольститься, верно про Потёмкина таковая молва идёт! Ну, не хмурься, сердечный друг, это я по своей бабьей глупости чужие измышления повторяю.
— Вот ты шутишь, а мне часто не до смеха бывает, — сказал он. — Все на Потёмкина зубы точат, всем он мешает, как кость в горле. А отчего? От того, что вижу их насквозь, со всеми потрохами, и каждому настоящую цену знаю. Что они тайно вытворяют, я открыто делаю, а чего стесняться-то, коли в такой стране живём?
— В какой это «такой»? Ты, Григорий, подобными словами не кидайся! — оборвала его Екатерина. — Я служу России не за страх, а за совесть, изо всех сил, до изнеможения, чтобы стала она поистине великой державой.
— Надо, надо было мне в своё время в священники, а лучше того, — в монахи податься, — пригорюнившись, сказал Потёмкин. — Твой любезный кавалер Гришка Орлов удержал: нравилось ему, видишь ли, как я голосам его знакомых подражаю.
— Что было, быльём поросло, и Григория Орлова уж нет более среди нас, — возразила Екатерина. — Но отчего ты столь печален сегодня, или опять приближение злой ипохондрии почувствовал?
— Нет, не ипохондрия, есть чего посерьёзнее, — Потёмкин замолчал, глядя на Екатерину.
— Господи, помилуй! — усмехнувшись, перекрестилась она. — Что же ещё за болезнь тебе угрожает?
— Да мне, а тебе, матушка, — заговор у нас обнаружился, вот какое дело, — со значением сказал Потёмкин.
— Так уж и заговор? — насторожилась Екатерина. — Почему же ты мне об этом говоришь, а не начальник Тайной канцелярии?
— Я при твоей особе состою не для одних развлечений, но чтобы охранять твоё царское величество от различных напастей — так я свой долг понимаю! — вскинул голову Потёмкин. — Может, ты по-другому считаешь, так прости меня, дурака!
— Полно, Гришенька, сердиться, — Екатерина погладила его по руке. — Я равного тебе во всём мире не вижу, и ты про то ведаешь… Ну же, расскажи всё по порядку.
— Масоны московские и здешние, петербургские, хотят всю империю твою перевернуть… — начал Потёмкин.
— Масоны? Только-то! А я уж подумала, что действительно заговор образовался! — засмеялась Екатерина. — Эти чудаки, право же, не опасны: пусть себе помышляют о новом храме Соломона и постижении высшей истины.
— Ты, матушка, их недооцениваешь, — возразил Потёмкин. — Масоны провозгласили своей задачей разрушение всех мировых религий и монархий, а также и народностей, чтобы не было больше ни границ, ни наций. Вот тогда они создадут своё правительство, всемирное, а мы все будем ему подчиняться, аки бессловесные рабы.
— О едином надо всеми правительстве писал ещё старик Платон, а вслед за ним и другие мудрецы, да что толку? Всё это пустые мечтания и неосуществимые проекты, вроде строительства Вавилонской башни, — чтобы её до небес выстроить, нужно все народы объединить, но такого никогда не будет, — тонко улыбнулась Екатерина. — А от наших доморощенных мечтателей мы никакого вреда не видим, напротив, они о просвещении народа заботятся и тем большую пользу государству приносят.
— Просвещение?! Как бы ни так! — зло ухмыльнулся Потёмкин. — Они пагубный дух сомнения, неверия и разрушения в народ вносят и против законной власти его настраивают. Посмотри их сочинения: ядом они исходят, всё, де,
