Ручей, облизнувшись, подался вперед.
– Не смей! – велел Лес.
Ручей замер на месте, не сводя с блюдца мечтательного, грустного взгляда.
Абита, одарив Леса улыбкой, подтолкнула одно из блюдец еще ближе. Лес ощетинился.
– Посмотрим, как ты заулыбаешься, когда Отец явится по твою кровь.
– Если б он хотел моей крови, так уже взял бы ее, разве нет?
– Скоро мы пробудим его дух – истинный дух, и вот тогда он вдоволь наестся твоих потрохов.
Абита оцепенела.
– Не верю.
– Ты понятия не имеешь, с кем связываешься, – фыркнул опоссум.
– Так расскажи же.
– Да, – вмешался в их разговор Отец. – Рассказывай. Хватит в загадки играть.
– Играть?! – рявкнул Лес. – Да как у тебя язык повернулся?! Не раздобудь мы для тебя крови, гнить бы тебе в этой вонючей яме до сих пор!
– Крови? – переспросила Абита. – Чьей крови?
Лес отвернулся и не ответил.
– Чьей крови? – не унималась Абита. – Чьей это крови ты ему раздобыл?
Но Лес упорно молчал.
– Рассказывай, – велел Отец. – Хватит правду скрывать.
Лес вихрем развернулся к ним.
– Козлиной! – процедил он. – Крови твоего же козла!
Абита сощурилась.
– А… а Эдвард? Об Эдварде что скажешь?
Лес скрестил руки на груди.
Пальцы Абиты заходили ходуном.
– Так это ты убил Эдварда? Сознавайся: ты?
– Да! – прорычал Лес. – Да, я! «Бе-е-е, бе-е-е, бе-е-е», – в пещеру его заманил, а там он в яму и провалился. И обмануть этого безмозглого человека оказалось проще простого. Вот… вот тебе правда. Еще правду хочешь?
Абита прижала ладонь к губам, вмиг побледнела. Казалось, ее с силой хлестнули по щеке.
– Вот тебе еще правда, – рычал Лес. – Этот твой разлюбезный дьявол, остолоп, что с ума сходит по кукурузе… видела б ты, как он потроха твоего мужа жрал! Захочешь снова чем-то его угостить, вспомни об этом и…
Абита, подхватив с земли блюдце, швырнула им в Леса.
Опоссум пригнулся, и блюдце просвистело над его головой.
Абита с яростным визгом схватила второе, швырнула, что было сил.
Но Лес вновь без труда увернулся и разразился злорадным хохотом.
Тогда Абита взялась за подойник, взмахнула им, бросилась на опоссума, чтоб пришибить мелкую тварь.
Лес с издевательским хохотом заплясал вокруг нее, ловко уворачиваясь от ударов.
Споткнувшись о ступеньку крыльца, Абита рухнула с ног, но вовремя подоспевший Отец подхватил ее на лету и удержал от падения.
– Мы – дикий люд! – вскричал Лес. – И мы сожрем твои потроха, а после все ваше племя сожрем, и он, Отец, об этом позаботится! Вот тебе правда! Главная и единственная, а остальное – все вздор!
– Сгинь, тварь паршивая! – зарычал Отец. – Сгинь, не то я твоими потрохами позавтракаю!
Злорадная улыбка на лице Леса мигом угасла. Яростно усмехнувшись Отцу, опоссум отвернулся и стремительно двинулся прочь.
Абита, присев на крыльцо, прикрыла лицо ладонями и тихо, безмолвно заплакала.
– Прости, Абита, – сказал Отец, садясь рядом. – Я многого в этой жизни не понимаю, но твою боль понять очень даже могу, а еще точно знаю: зла я тебе не хочу. Прежнее… это ошибка. Я не в себе был, и… Но с твоей помощью я, кажется, вот-вот отыщу верный путь. Надеюсь, заодно, вместе, мы с тобой оба отыщем, что каждому нужно.
Долгое время оба сидели молча. Тишину нарушало лишь козье блеянье да Бука, звучно лакавший из блюдечка молоко. В конце концов Абита тяжко вздохнула, утерла глаза, достала из кармана передника узелок и развернула его на крыльце, между собой и Отцом. В узелке оказались три ломтика медового хвороста.
– Это тебе.
Отец потянулся за угощением, но придержал руку.
«Не так все просто», – подумал он.
– Абита, кто я, по-твоему, на самом деле такой?
Абита задумалась.
– Не знаю, – поразмыслив, отвечала она. – Могу сказать только, во что мне хотелось бы верить. Помнится, мать рассказывала о всевозможных духах природы – о феях, об эльфах и о лесных божествах, больших и малых, ничтожных и могущественных. О стражах природы, пробуждающихся с приходом весны, вдыхающих жизнь в цветы и деревья, присматривающих за землей и людьми в обмен на надлежащие подношения. О язычниках, празднующих их возрождение в дни солнцеворота, устраивающих в их честь пиршества и пышные церемонии. О том, что всех их объединяет нескончаемый круговорот, круговорот смерти и возрождения. Так вот, я надеюсь, что ты – один из них. Что, полностью пробудившись, ты благословишь эту землю и не оставишь ее без заботы… а может быть, благословишь и меня. И обо мне позаботишься.
Небо с Ручьем встревоженно переглянулись, однако Отец закивал: очевидно, услышанное пришлось ему по душе.
«Почитание и подношения», – подумал он.
Слова Абиты напоминали о вчерашних видениях, о людях, преподносивших ему венки из цветов и бусы, о том, как эти люди его почитали. Затем Отцу вспомнился Лес, толковавший о подношениях Матери Земле в обмен на ее благословения. Сердце в груди застучало быстрее.
«Выходит, все это – тоже… тоже часть волшебства!»
Отец вновь потянулся к сладостям.
– Этого мало, – сказал он.
– Еще хвороста хочешь? – спросила Абита.
– Нет, я не о сластях. От тебя большее требуется.
От Абиты снова повеяло недоверием, и Отец понял: угрозы Леса не прошли даром. Удастся ли им когда-нибудь оставить все это в прошлом?
– Скажи, зачем ты мне жертвы приносишь? – спросил он.
– Похоже, они тебе помогают… облегчают душевные муки. Но, если уж начистоту… наверное, я надеюсь, что ты снова пустишь в ход чары и вернешь к жизни мои посевы.
«Да, да: дай мне кое-что нужное, а я дам взамен то, что нужно тебе!»
Отец устремил на Абиту пристальный взгляд, словно стараясь заглянуть в самую ее душу.
– Скажи, Абита, чего тебе хочется от этой жизни?
– Мне? Со мной все просто. Побольше яиц и свежего мяса, и полный огород овощей, и поле спелой, налитой соком кукурузы.
– Это не то, чего тебе хочется. Это то, без чего не обойтись. Ты ведь сделана не из надобностей, а из желаний, из грез. Так вот: чего тебе хочется? О чем ты мечтаешь?
Абита раскрыла было рот, но призадумалась.
– Даже не знаю. После смерти матери я думала только о том, как бы с голоду не умереть. То есть, с самого детства ни о чем не мечтала.
