– Отчего ты не рассказывал, что я могу взращивать кукурузу? – посуровев, спросил Отец. – Если я, как ты говоришь, погубитель, откуда во мне жизнетворный дар столь великой силы?
– Ты – охранитель диких земель. Ты можешь многое. Да, порой ты и исцелитель, но для этого сейчас не время. Сейчас время лить кровь.
Отец коснулся венка из цветов.
– Сегодняшнее вдохнуло в меня куда больше сил, чем истребление. Коснулось чего-то глубоко-глубоко в сердце, – сказал он, ударив себя в грудь кулаком и подняв кверху кукурузный початок. – Чего-то первозданного, простого и чистого. Хочу еще. Хочу снова почувствовать, как сквозь меня струится волшебство жизни. Как сила жизни переполняет душу.
– Послушай… пожалуйста, услышь же меня. Волшебство, что течет из земли… штука драгоценная, хрупкая, нежная. Вроде крохотного родника. Паупау нужна каждая его капля, а ты… ты… обворовываешь растущее древо! И ведь чего ради? Ради кого? Ради женщины этой? Чтобы вскармливать тех, кто губит это самое волшебство?!
Вскарабкавшись повыше, Лес покопался в слое палой листвы у основания деревца, выковырнул из земли косточку, другую, а после – крохотный череп.
– Смотри! – велел он, подняв череп над головой. – Смотри!
Отец поднял взгляд.
– Знаешь, сколько дикого люда пожертвовали собственным волшебством, собственной кровью, той же самой, что течет в твоих жилах, чтоб вернуть к жизни Паупау? Здесь, на этом вот месте, дети твои принесли себя в жертву, жизней не пожалели, только бы Мать Земля вернула нам Паупау, а знаешь, почему?
С ответом Отец не нашелся.
– Потому, что Паупау – сердце дикого люда, сердце нашего волшебства, средоточие нашей души, и только его семя может вернуть нас к жизни!
Отец помрачнел, хмуро взглянул на початок и выронил кукурузу под ноги. Видя его замешательство, его смятение, Лес шумно вздохнул.
– Пойми, время целительства… время целительства еще не пришло. Первым делом, как я все твержу и твержу, нужно сберечь Паупау.
Отец потер лоб. Казалось, у него жутко болит голова.
– Приведи ее сюда, – сказал Лес.
Отец смерил опоссума холодным, угрожающим взглядом.
– Хочешь покончить с муками, приведи эту женщину, Абиту, сюда. Поклонись ее кровью Паупау. Восславь Мать Землю. Другого выхода нет.
– Крови с меня довольно, – твердо ответил Отец, поднимаясь с камня. Голос его зазвучал тише, словно говорит он с самим собой. – Кровопролитие не приносит покоя. Не в одной крови дело.
С этими словами он двинулся прочь – назад, к ферме.
– Куда ты? – окликнул его Лес, хотя ответ знал прекрасно. – Умоляю, держись от нее подальше! Она принесет всем нам гибель, слышишь?
Однако Отец даже не замедлил шаг.
– Держись от нее подальше! – прокричал Лес.
Отец исчез за деревьями. Проводив его взглядами, Небо с Ручьем в отчаянии повернулись к Лесу.
– Не знаю я, что тут делать. Не знаю, – буркнул Лес, злобно взглянув наверх, в сторону фермы. – Эта женщина – сущий яд. Если так продолжится дальше, он наверняка прознает о Мамунаппехте… или, что еще хуже, Мамунаппехт прознает о нем!
Небо с Ручьем затряслись, задрожали, громко стуча зубами. Тот же ужас, тот же нарастающий страх охватил и самого Леса. Долго расхаживал он в раздумьях вокруг юного деревца, но вот, наконец, остановился.
– Убьем ее сами.
Во взглядах Неба с Ручьем отразилось нешуточное удивление.
– Убьем эту женщину, Абиту. Иначе никак. Да, знаю, Отец придет в ярость, но что тут еще поделаешь? Иначе он, как пить дать, свихнется и опять угодит в лапы шамана, – пояснил Лес, с ожесточением пнув листву под ногами. – Все началось с того, что он дотронулся до нее. Неладно с ней что-то, неужто сами не чуете?
Действительно, неладное Небо с Ручьем чуяли, да еще как.
– Она отворяет дверь к его прошлому, а допускать этого нельзя. Нельзя. Нет, Ручей, не так уж мы с вами беспомощны. Мы – дикий люд.
Тут Лесу живо вспомнились прежние времена, когда слова эти кое-что значили, когда число диких казалось бессчетным, будто число звезд в небе. Как сильно было их волшебство, пока люди красть его не повадились!
– Может, мы и не столь могущественны, как раньше, но пара-другая хитростей у нас в запасе имеется. Нет, речь не о том, чтоб тенями да мороками ее пугать. Пускай всю деревню нам истребить не по силам, но уж с одной-то маленькой женщиной мы справимся наверняка.
У края поля Отец остановился. Над землей низко стелился утренний туман. Отец оглядел ряд кукурузы, возвращенной им к жизни.
«Кто же я? Кто?»
С этой мыслью он подошел ближе, потрогал один из початков, прикрыл глаза, стараясь вновь пережить те минуты, минуты единства с прошлым.
«И ведь почти получилось. Еще бы немного… еще бы чуть-чуть разглядеть…»
Отец напряг память, сосредоточился… Нет, ничего. Ничего.
Со стороны домика донесся стук.
«Что же ты, Абита, еще сможешь мне показать?»
Подойдя к крыльцу, Отец застал Абиту за пристальным изучением облаков в небе.
– Дождя сегодня не жди, – сказал он, слегка напугав ее. – Но вскоре дожди придут, я чувствую.
– Вправду? – обрадовалась она, но тут же сощурилась, устремив взгляд за его спину.
Оглянувшись, Отец обнаружил позади Леса и Небо с Ручьем. Очевидно, дикие решили от нее не таиться.
– Кто они? – спросила Абита.
– Трудно сказать, – отвечал Отец. – Правду из них порой клещами не вытянешь.
– Мы – дикий люд, и земля эта наша, – объявил Лес, яростно сверкнув бусинами черных глаз.
– Опасаться их стоит? Зла они мне не хотят?
– Они раз за разом просят убить тебя, но сами, по-моему, вряд ли что-либо могут. Кабы могли, тебя бы, скорее всего, в живых давно уже не было.
– Уж это точно, – процедил Лес. – Ни тебя, ни всего твоего племени.
Небо с Ручьем согласно кивнули.
– Мать меня кое-чему научила. Кое-что рассказала о малом народце.
Абита ушла в дом и спустя недолгое время вернулась с тремя блюдцами и подойником. Вышедший следом за нею Бука уселся на крыльце, внимательно глядя, как она наливает из подойника в блюдца молоко.
– Козье, – пояснила Абита, кивнув троице диких. – Это вам.
Дикие неуверенно переглянулись.
– Мы тебе не домашние кошки, – презрительно усмехнувшись, отрезал Лес.
– Сладкое, жирное, – продолжала Абита, придвинув блюдца чуть ближе к ним. – Парное еще: только с утра козочек подоила.
