своих родителей. А с кем вы провели детство, помните ли кого-то? Может, у вас была любимая нянечка, старшие друзья или кто-то из вашей группы, с кем вы постоянно общались?
Я некоторое время смотрела в окно за спиной врача, там в свете дневного холодного солнца шел снег.
— Да ни с кем вроде. Нянечки менялись очень часто, и им запрещалось с нами сюсюкаться. Они были пастухами для нас. Старших друзей в детском доме не могло быть, младших изолировали обычно. Друзей… ну, до 7 лет тоже не особо с кем-то общалась, просто красивых как-то разбирали, а те, кто остался либо тоже закрытые, либо физически не могли разговаривать.
— Чем же вы занимались тогда?
— Вам это непонятно, потому что вас развлекают с младенчества. У нас первый навык — развлекать себя самостоятельно так, чтобы никому не мешать. Я рисовала обычно, потом меня научили читать.
— Кто?
— Волонтеры приезжали, — мне ясно вспомнилась старая, кажется, еще советская азбука с пионерами и ценой в копейках на обороте, — в рамках благотворительности занимались с нами.
Мне не столько тогда нравилось читать, сколько превосходить в чем-то других, поэтому, быстро запомнив буквы, я стала часто практиковаться вслух.
— Особенно когда приезжали смотреть, я брала книжку, якобы невзначай садилась на диван, и читала другим детям.
— Вы предполагали, что если продемонстрируете свои навыки, то вас заберут? Вы хотели, чтобы вас выбрали?
— Я не мечтала об этом так навязчиво, как другие, но, сами понимаете, все этого хотели. Там “за забором” была совершенно другая жизнь, какая-то чудесная, о ней писали в тех самых детских рассказах. Вообще, я считаю это упущением. Все детские книги написаны с точки зрения нормальной семьи, а из произведений предполагается мы должны получать какой-то опыт, — Анастасия Леонидовна очень озадаченно смотрела на меня. — Но этот опыт из рассказов сродни сказкам для таких, как мы. И представляли мы жизнь в семье так, как было написано. Поэтому, чем старше мы становились, тем чаще возвращали обратно тех, кого забрали, потому что этот мир не соответствовал тому, что мы читали.
— Как вы думаете, касается ли это «взрослых» произведений?
— Зависит от жанра. Порой новостные статьи от антиутопий не отличить. А в остальном да, у книг есть сюжет и финал, который чаще всего счастливый, поэтому кажется, что в жизни так же.
— Полностью с вами согласна, Акылай.
Наш разговор, как мне показалось, не продлился и часа, но неожиданно для себя я отметила, что за окном начало вечереть. Анастасия Леонидовна посмотрела на часы — каждый сеанс так заканчивался, и я ликовала, когда замечала это, но не в тот день. Мне даже понравилось говорить ей, сложилось впечатление, что она меня слушает.
— Так, — папка с щелчком захлопнулась, — предлагаю продолжить с этого момента завтра.
Уже за дверью я поняла, что меня развели, как ребенка. И первым порывом было, конечно, отправиться к заведующему и требовать выписки, но по пути до палаты я нашла сотню убедительных причин этого не делать, что сводились к элементарному желанию, чтобы меня выслушали.
— Значит, вы хотели, чтобы вас удочерили?
— Да, но потом перестала.
— Почему?
— Во-первых, меня никто даже не рассматривал в качестве потенциальной дочери, так что практического смысла хотеть этого не было.
Впервые я расслабилась и откинулась на кресле: картину убрали, а смотреть на Анастасию Леонидовну я не хотела.
— Может, вы просто не знаете о том, что кто-то вами интересовался? Почему вы считаете, что никто не стал бы вас удочерять?
— Шутите? Я — киргизка в европейской части России, тут всем подавай светленьких-голубоглазеньких. Как бы я не старалась подходить по другим аспектам, моя внешность решала за меня.
— У меня есть запись о том, что в возрасте 14 лет вас взяли под опеку. Это принципиально отличается от того, что вы хотели?
— Это был детский дом семейного типа, там не 500 человек, а не около 10. К тому же, меня взяли только потому, что я родилась в день смерти дочери опекунов.
— Они сами вам сказали об этом?
— Нет, я случайно прочла в личном деле их дочери, — затронув эту тему, мне пришлось рассказать врачу все подробности той поездки.
— Не додумывайте за них, это может быть совпадением. Мне не следует давать советы, но я бы на вашем месте спросила у них. Давайте по порядку дальше. Как вы чувствовали себя на новом месте? Вы упоминали свою подругу Арину, расскажите, как вы познакомились.
— Нас с Ариной поселили вместе с первого дня, — мой голос стал тише, — и мы не общались почти, — я отвечала на ее вопросы прежде, чем она их задавала, — она была старше на два года и другой. Знаете, такая типичная красотка, популярная девочка, а я и на девочку-то не похожа.
— На мой взгляд вы тоже очень красивая девушка.
Я рефлекторно поджала губы и, ничего не ответив, продолжила:
— Так или иначе, мы вращались в разных кругах — она среди привлекательных и обаятельных, а я вокруг собственной оси. Наше общение началось, когда ее пьяная мать пришла к нам в школу, а я выставила все так, будто она ко мне. В ответ она стала моим щитом в обществе, благодаря ей, меня почти перестали травить.
— Ваше общение строилось на том, что вы друг друга защищали, правильно понимаю?
— Не совсем. Это был единственный раз, когда я сделала что-то для нее, а следующие 9 лет, — я провела пальцем по кольцу, — она возилась со мной, как с маленьким ребенком. Она учила меня краситься, помогла устроиться на первую работу, мы вместе жили и переехали в Москву. До последнего дня она присматривала за мной.
Конечно, я не сдержалась и разревелась. Сбросив с ног белые тапки, я забралась на кресло с ногами и уткнулась лицом колени.
— Простите.
— Не стесняйтесь, это кресло предназначено для того, чтобы на нем плакали. К тому же, плакать, когда умирает самый близкий человек — это нормально. Хотите знать, как я это вижу? — я угукнула, — Арина была для вас родительской фигурой. Образ взрослого, чье мнение и внимание особенно важно ребенку. Несмотря на то, что у нас совсем небольшая разница в возрасте. Что вы думаете об этом?
Если верить моему книжному опыту, то Арина была тем самым человеком, к которому я, как к матери или старшей сестре, я шла со всеми событиями и проблемами. Первая влюбленность — Арина узнавала об этом, казалось,
