− Валим отсюда! Быстрее! – исчезли в гуле их отдаляющиеся крики. Причину такого стремительного бегства вороной депос узнал спустя секунду: он обернулся на топот копыт, который становился все ближе. Колонна из трех конных полицейских выскочила из тумана. Они неслись галопом и не заметили бы беспомощно лежавшего Рассела. Николасу удалось поймать под уздцы крайнюю лошадь. Она была черной, как сама ночь, и заржала ему в лицо. От нее несло потом, но никак не древностью давно забытой родственной связи. Только белки животного мелькнули в темноте. Николас всегда считал восемнадцатый отдел самым бесполезным в одарской полиции. Конные полицейские годились лишь для украшения парадов, но никак не для того, чтобы сдерживать толпы бастующих!
– Смотри, куда прешь, ты чуть не затоптал депоса! – закричал Николас на всадника. И только потом осознал, что эти бряцающие подковами и сметающие все на своем пути туши стали их спасением. Из-за них банда пегашей так просто отступила.
Всадники исчезли в белой пелене, а Николас все еще держал пистолет наготове – на случай, если любители легкой добычи захотят вернуться или завеса тумана выплюнет кого-нибудь еще. Но вокруг стояла обманчивая тишина – потрескивание тлеющих костров и рокот, доносившийся с другого конца площади.
− Расс, ты меня слышишь? – Николас наклонился над телом, напарник лежал на спине. Кровь текла у него из-под челки пепельно-белых волос, теперь ставших алыми. Под его головой образовалась целая лужа. Впоследствии Николас часто видел в кошмарных снах, как в жиже крови крошечными звездами блестели осколки стекла. Он осторожно похлопал Рассела по щекам. У вороного депоса отлегло от сердца, когда напарник открыл глаза.
− Я не заметил их… Сукины дети, они разбили об мою голову бутылку! Черт, – он сморщился, ощупывая затылок. Николас помог ему подняться. Рассел весь дрожал, но был в состоянии идти. У солового депоса так сильно текла кровь, что, невзирая на вялые возражения, Николас решил отвезти его в больницу.
Беспорядки на площади отразились на городском движении. Им пришлось простоять сорок минут в пробке до ближайшего госпиталя и полтора часа в очереди, дожидаясь приема. В конце концов, напарника отпустили с повязкой на голове и рентгеновскими снимками, указывающими на отсутствие серьезных повреждений − свидетельством того, что он легко отделался, хотя внешний вид солового депоса и говорил об обратном: его правую щеку раздуло, левый глаз полностью заплыл. Да и сам Рассел вел себя не лучше побитой собаки. Сгорбившись на переднем сиденье патрульной машины, он молчал, не отрывая взгляда от окна. Николасу показалось, что напарник тихонько скулит от боли. Но он ошибался, эти звуки издавал Флайк. Пес устал метаться по конуре багажника. На улице парализовало движение, машины, пойманные в нескончаемую пробку, не двигались с места. Съезды в пригороды перекрыли в связи с забастовкой, чтобы уменьшить шансы виновников безнаказанно скрыться. Спустившийся на город вечер не прогнал духоту, а кондиционер в патрульной машине работал только на высоких оборотах. Даже с открытыми окнами салон не покидал запах пота и въевшийся смрад задержанных пьяниц. От такого сочетания делалось дурно. Как Николас ни пытался объехать пробку, километровые змейки из машин охватили все дороги и съезды.
“Если ситуация не изменится, то к коттеджу Рассела мы доберемся только к утру”, – подумал Николас. Усталость охватила его тело, неумолимо и внезапно на него свалилась тяжесть пережитого дня. Вороной депос сам не заметил, как свернул на перекрестке к дороге, которая вела прямиком к Вишневой улице и его дому. Рассел не сразу догадался об изменении маршрута.
– Переночуешь у меня, – сказал Николас, заметив, как тот удивленно поднял уши. – В объезд, через пробки мы будем добираться полночи. Флайк весь извелся.
“На самом деле, извелся я”, – подумал Николас. Изменил бы он свое решение, если бы знал, что из этого выйдет? Смог бы избавиться от Рассела, высадить его у ближайшего мотеля? Может, дальнейшие события только добавили каплю в океан, и Рассел, жалкий, избитый, безмолвно смотрящий в окно, уже тогда его ненавидел.
По пути домой мысли Николаса часто возвращались к Лейн. После событий на площади вороной депос нуждался в ней как никогда раньше. Так повелось с их первой совместной поездки на Наоборот-озеро – в обществе Лейн все невзгоды оставались за спиной, она словно создавала новый мир, где даже такие, как он, привыкшие бороться с тьмой, могли чувствовать себя в безопасности. За это Николас ее и полюбил.
– У Лейн закончилась смена, она должна уже вернуться домой, – Николас сам не заметил, как, паркуясь у крыльца, произнес это вслух, и вспомнил о присутствии Рассела (черт побери, как же часто он забывал о нем в тот вечер!). – Я вас познакомлю. Кстати, тебе повезло, приятель, я не говорил – она работает врачом?
– Я знаю, – сказал Рассел сквозь зубы. Это были единственные слова, произнесенные им за всю дорогу.
Увидев патрульную машину из окна кухни, Лейн вышла на крыльцо. От одного взгляда на нее у Николаса потеплело внутри, сегодня к восхищению примешивалась и гордость. Он до сих пор не верил, что такая, как она, выбрала жизнь вместе с ним. Во что бы Лейн ни предпочла верить, в ее жилах текла аристократическая кровь. Породистых депосов легко распознать в толпе, точно бриллианты в осколках стекла: тонкие черты лица, уши с заостренными кончиками, тянущиеся друг к другу, большие выразительные глаза и шея, повторяющая изгиб лебедя.
“Нас не из-за этого называют лебедями. Внешность тут ни при чем”, – сказала Лейн однажды. Николас помнил: в доме стояла такая тишина, что было слышно, как крутит лопасти вентилятор в гостиной. По экрану телевизора давно шли титры, а он и Лейн купались в лучах заходящего солнца, на диване, в объятиях друг друга. Николас не помнил, что именно толкнуло его девушку на откровения, но он ценил их, как редчайший миг, до этого Лейн никогда не говорила ему о своем прошлом.
“Таким, как мы, приходится хранить верность одному всю жизнь”.
Он не ожидал от нее признаний. И прежде чем Николас успел что-либо ответить, Лейн отвернулась от него, голосом, принадлежащим словно незнакомке, холодным и безразличным, сказала:
“Тебе не исполняется и трех лет, как заботливые мамочка и папочка ищут для тебя жениха. Выгодную партию, породистого сынка, союз с которым сохранит чистую кровь и приумножит семейное богатство. Вы встречаетесь каждое лето, носитесь, как щенки, в саду родительских имений, в шутку придумываете имена для своих будущих детей, а соседские ребята дразнят вас женихом с невестой. Вы лишь улыбаетесь – они правы. Так было решено давно. На вечерах всегда танцуете вместе, а гости путают ваши фамилии. Твои родители называют его своим сыном. Все в ожидании вашего счастливого воссоединения. И вот тебе восемнадцать, твоя судьба меняется с тобой кольцами, чтобы наутро ты проснулась с ним в одной постели в холодном поту от мысли – тебе придется видеть его до конца жизни. Завести от него детей, которые будут на него похожи, состариться в его объятиях и так и не узнать, что же такое настоящая любовь. Расчет – так зовется твоя жизнь. Но ты не можешь сбежать или отречься. Это все равно, что предать себя, отказаться от того, каким тебя создали. Ах, Ник. Что же я наделала…”
