Книга Два Обещания - Даша Самсонова

Год и семь месяцев назад.

Толпа, как вырвавшийся на свободу монстр, гуляла по центральной площади Одары. Ее рев, слитый из криков нескольких тысяч голосов, был слышен даже на окраинах. Общее стремление во что бы то ни стало превратить город в руины объединило разные сословия студентов – среди бастующих наряду с теми, кто едва сумел поступить в ветхие училища, присутствовали и выходцы из престижных университетов. Казалось, их не заботил результат. Едва ли они верили, что учиненный хаос поможет вернуть украденные министерством бюджетные места и три процента со стипендии. Времяпрепровождение – вот что являлось основной целью забастовки. Одарская молодежь любила ходить в кино и распивать спиртное на лавочках в парке возле реки, но куда веселее было наблюдать, как блестящим дождем осыпаются витрины магазинов, откуда все оставленное без присмотра можно распихать по карманам; поливать машины украденным у отца бензином, разбегаться с восторженными воплями, щелчками фотоаппаратов, увековечивающими их героями. Они верили в святость своей миссии, как и в то, что можно заработать себе славу, избив полицейского, устроив расправу, набросившись на него всей толпой подобно дикому племени.

Николас помнил, как адреналин ударил в голову еще в патрульной машине по пути на площадь. В тесноте он чувствовал своим плечом плечо напарника, Рассел напрягся, но, как всегда, не подавал вида. Им обоим было жутко. Бастующие слились в сумасшедшее, непредсказуемое сборище, а дым заволок несколько кварталов. Это был тот случай городского беспорядка, когда пришлось задействовать все полицейские участки до единого, собрать всех, от курсантов до высших чинов, и армией выпустить на площадь, чтобы всеобщее безумие поглотило их тоже. Студенты смыкали ряды, колоннами таранили полицейских. Они знали, что по “светлым умам Одары” никто не посмеет открыть огонь, а щиты с дубинками их не пугали. У них было свое оружие: плакаты на деревянных палках, бейсбольные биты, горящие бутылки и прочий мусор, который они обрушивали на своих противников. Полиция выпустила облака едкого газа, прибыла конная гвардия: восемнадцатый отдел, который до того присутствовал только на парадах и праздниках. Тогда впервые Николас увидел их в действии: на огромных, звенящих подковами лошадях всадники галопом носились по площади, выскакивая из пелены тумана, как гигантские древние призраки. Студенты, побросав плакаты, разбегались в стороны. Их ослеплял газ, и они врезались друг в друга, в том числе во встречавших их с распростертыми объятиями полицейских. Мятежники полезли через ряды патрульных машин, оцепивших площадь.

Николас не помнил, когда в последний раз видел нечто подобное, происходящий хаос можно было сравнить разве что с побоищем во время матча, когда болельщики затеяли драку, втянув в потасовку мирных граждан. Паркуясь у площади, вороной депос принял окончательное решение оставить Флайка в машине. Оскалившийся огромный пес с изуродованной мордой, конечно, внушал не меньший ужас, чем какая-то лошадь, но Николас боялся, что Флайк погонится за конными полицейскими. Он лаял на них, бросаясь к окнам, не ведая страха перед размерами этих зверей и их тяжелыми копытами. В эпицентр столкновения вороного депоса сопровождал только Рассел. Николас жалел, что не может также запереть его в машине. Было ли это предчувствие, но скорее он всегда, в каждой заварухе, где от криков толпы закладывало уши, а из-за тумана не разглядишь дальше вытянутой руки, испытывал страх потерять их обоих.

Первые полчаса прошли безупречно. На пару с Расселом они отлавливали студентов и рассаживали по патрульным машинам. Транспорта катастрофически не хватало. Совершать бесконечные рейсы от площади до участка приходилось курсантам или тем, кто был уже не в состоянии бегать. По огромному экрану, расположенному на торце библиотеки, старейшего здания на площади, транслировали обращение мэра. Его заглушал полицейский мегафон, передающий те же слова – приказ всем нарушителям немедленно сдаться, с обещаниями применить меры, рано или поздно подвергнуть правосудию всех до единого. Мятежников такие угрозы нисколько не пугали. Их бунт больше походил на развлечение, и министерство, урезав студенческие стипендии, дало вечеринке право начаться. Забава “таранить полицию” переросла в стремительное бегство. Подростки брыкались, выскальзывая из хваток, бросались врассыпную, не забывая крушить все на своем пути.

Николас потерял из виду напарника, когда погнался за девчонкой. Она выглядела лет на шестнадцать. “Если хочешь меня, то улыбнись” − гласила надпись на ее флуоресцентной, светящейся в ночи майке. До того, как вороной депос оказался в ее поле зрения, она орудовала отверткой: выцарапывала матерные слова на двери патрульной машины. Девчонка бросилась бежать, показав Николасу нецензурный жест.

– Заходи к ней справа! – крикнул Николас Расселу и не увидел того за спиной. Там клубился только туман, состоящий из гари и слезоточивого газа. Кое-где, сполохами, мелькали пожары горящих машин. Крики почти смолкли, схлестнувшаяся толпа, как волна, отступила в другой край площади, оставив Николаса и его потерю в опустевшем постапокалиптическом мире. Под ногами хрустели осколки стекла. Николас перешагивал через валяющиеся биты и палки от плакатов, шкурки петард и пустых фейерверков, он дышал через манжету рубашки, прокладывая путь к зданию окружного суда.

Какой-то могучий депос парил над всем безумием, слишком огромный, чтобы быть реальным, он взобрался так высоко, что ноги охватили грязные облака испарений. То был памятник Мериста, создателя депосского рода и первого правителя Тизалотопи. Студенты добрались и до него – облачили памятник в обрывки нижнего белья и флаги университетских факультетов. Безмолвный Мерист, забрызганный краской, исписанный надписями, в какой раз со стыдом и ужасом взирал на существ, которых он создал царствовать как совершенную расу. Николаса не интересовало, на какие муки был бы обречен cоздатель, доведись ему воскреснуть. Вороной депос упрямо шел к памятнику, ведомый шестым чувством, подсказывающим в такие моменты, как этот, верную дорогу. Николас споткнулся о брошенную монтировку и вытащил пистолет – ему показалось, что вблизи раздались голоса. Чем ближе он подходил, тем четче, а вместе с тем и страшнее становилась картина. У постамента с праздной жестокостью вершилось “правосудие”. Банда пегашей, окружившая Рассела, мало походила на студентов, большинство бастующих на их фоне выглядели бы безобидными детьми. Двое из нападавших держали Рассела под руки. Самый здоровый из их банды, судя по всему главарь, осыпал солового депоса ударами. Напарник не оказывал сопротивления, он казался беспомощным в их хватке. Николас не мог издали рассмотреть, находится ли Рассел в сознании, но отчетливо разглядел, что золотистая шерсть на его голове потемнела от крови. Пегаши чувствовали себя в безопасности, избивая полицейского. С другого конца площади никто бы не услышал криков. Нападавшие под шумок могли лишить его и жизни – у беспорядков всегда есть свои жертвы. Стоявший гул помог Николасу скрыть шум шагов и оказаться возле пегашей незамеченным, наставить на них пистолет. Его глаза слезились из-за дыма, он не решался нажать на спусковой крючок, боясь промахнуться и зацепить напарника. Тогда Николас ринулся в центр потасовки, он свалил избивающего Рассела ублюдка быстрым ударом. Девушка, до того выступающая в их банде в роли наблюдателя, издала оглушительный визг. Николас не ошибся в ожиданиях – на него тут же набросились остальные. В руках одного из пегашей оказался нож. Вороной депос ощутил, как острие прошлось по его плечу, разорвав одежду, оставив глубокий порез на теле. Он готовился к еще одному удару, который, возможно, не успеет отразить, но атаки не последовало, пегаши не трогали его. Они замерли, а потом вдруг, побросав биты и бутылки, ринулись в отступление.