Сначала я встретилась с довольно странным человеком — директором по туризму, кажется, — и рассказала ему о плане создания заведения по типу клуба отдыха. Но мне нужен остров, уединение… Он выслушивает меня, мягко указывая мне на мою молодость и важность наличия необходимого капитала. Когда речь заходит о моем возрасте, я просто подсмеиваюсь с юношеским озорством, отвечая, что возраст соответствует банковскому счету, что является ответом и на второй вопрос.
— Но вы представляете себе, что мы говорим, возможно, о миллионах долларов?
— Вот если бы вы сказали «сотен миллионов», сэр, вы, возможно, преуспели бы, вызвав у меня некоторое смущение…
Я оставляю его поразмышлять над этим ответом, потому что, в конце концов, мои дела ему безразличны, но достаточно интригуют его, чтобы он направил меня к своему старому другу господину Мишелю Массеру, ливанскому банкиру, который уже несколько лет, как обосновался на Мальте.
Мишель Массеру маронит[15]. Он выслушивает мои соображения по поводу проекта и неожиданно приступает к обсуждению неизбежного вопроса о деньгах:
— Сколько вы имеете в своем распоряжении?
— Не означает ли это работу шиворот-навыворот? — спрашиваю я его. — Не хотите ли узнать суть моего проекта?
— Очень хорошо, я слушаю.
— Итак, я хочу разместить этот лагерь на острове Филфла…
— Но это пустынная скала! Нет смысла. Есть Гомо, Гадсо — множество восхитительных мест вдоль побережья. Почему Филфла?
— Потому что остров пустынен и необитаем, а кроме того, там пока нет якорной стоянки.
— Вы представляете себе, что расходы на перевозку и строительство возрастут в пять или десять раз?
— Наши предварительные планы будут строиться на довольно скромном уровне.
— Но я даже не уверен, есть ли там вода.
— Хорошо, мы должны будем это выяснить… Вы будете действовать от моего имени?
— Именно эта Филфла… Я не вижу…
— Конечно, вам нужен будет аванс, определенная сумма денег на проведение предварительных исследований. Сколько бы вы хотели получить?
— Давайте посмотрим: прокат лодок, эксперты по гидравлике, инженеры, конструкторы и дизайнеры, правовые вопросы, топографическая служба… Я не уверен, но, возможно, десять тысяч долларов.
— Завтра вы будете иметь оборотный капитал в двадцать тысяч долларов. Я хочу получить отчет по ситуации с водой к следующей неделе.
— К следующей неделе! Вы это серьезно, мадемуазель?
— Вы не подумали о том, что получили двадцать тысяч вместо запрашиваемых десяти?
Я встаю с кресла и направляюсь к двери. Ливанский предприниматель бросается вперед, чтобы открыть мне дверь. Однако сначала останавливает меня, чтобы спросить:
— Извините мою невоспитанность, но… сколько вам лет, мадемуазель?
— Почти девятнадцать, — сообщаю я ему.
— Хорошо, все великие создатели империи были молоды, — говорит он, улыбаясь.
— И умирали молодыми, — отвечаю я.
Уже на ступеньках мною овладевает мысль о смерти. Обычно она не имеет особого значения, ведь я всегда думаю о смерти, когда счастлива.
Глава 11
ГЕПТАНДРИЯ
Чаша, обозначающая сначала Всемогущего Бога… Ее основное назначение было бы трудно определить, если бы она не сохранила состоящих из семи частей трубок, символа семи планет, семи нот в музыке, семи цветов и всеобщей семеричной гармонии.
Ж.М. Рагон. «Об оккультном масонстве и магической инициации» Мы должны были в поисках воды пробурить скважины на глубину более двух тысяч футов. Но, по словам инженера-гидравлика, мы достигли уровня вод водоотливного горизонта, простирающихся до главного острова. Он утверждал, что воды достаточно для снабжения целого города. Мой ливанец, которого я сейчас называю Мишелем, оказался даже более типичным ливанцем, более деловым, более располагающим, более хитрым и несговорчивым, чем большинство хитрых мальтийцев.
Я взяла за правило оплачивать его труды в несколько большем размере, чем он запрашивал, хотя и не доверяя ему полностью проведение даже незначительной сделки. Директриса его контролирует.
Мы основали компанию с условным мальтийским президентом для выполнения всех юридических требований и смогли купить пятьсот акров каменистой земли на юге Филфлы. Директриса нашла название нашей собственности: Неанда.
Первое за три месяца письмо от Мориса наконец-то извещает меня:
«По утверждению адвокатов твоего и моего отца, я могу получить свободу во время следующего заседания Специальной комиссии в марте. Ее решения вступают в силу через тридцать дней.
Возможно, мы увидимся снова в апреле. Твой отец сказал мне, что ты беспокоилась, будто я могу предпочесть тебе тюремное заключение. Если ты прочитала такое в моих письмах, то лишь потому, что я не знал, как выразить тебе свою любовь достаточно ясно!
Твой отец сказал, что нашел меня почти неузнаваемым. Он тоже сильно изменился. Мне кажется, это ты изменила нас всех. Ты или, скорее, та твоя сила, которую никто из нас своевременно не понял и которой, боюсь, ты не совсем покоряешься.
Твой отец рассказал мне о твоих угрызениях совести, связанных со мной. Я их понимаю — хотя, с другой стороны, чувствую, что многим обязан тебе. Ты помогла мне измениться: ты хотела всего или ничего, единства со всеми источниками жизни и судьбы. Ты едва ли была женщиной, но уже жаждала стать ею в полной мере. Ты не знала значения слова „любовь“ и тем не менее хотела ее, ты не могла согласиться на меньшее. Ты искала самого совершенного союза с другим и приумножала его другим для удовлетворения своих потребностей, считая, что каждое единение состоит из многих частей, что ни одна связь не бывает постоянной.
Почему еще твое нетерпение заставило тебя любить меня и твою сестру; почему ты живешь с Директрисой; почему ты так изменила своего отца, что он возвращается к тебе как в утробу матери? Ты хотела снести ограду вокруг наших тайных садов, которые в действительности являются тюремными дворами.
Благодаря обретенной проницательности, имеющемуся у меня опыту я смог здесь довольно хорошо устроиться. Я понимаю, все общества репрессивны. Насколько это касается меня, только одно оружие может разрушить или сбросить их — плотская любовь, та любовь, что так близка к испражнению и смерти, любовь, которая, подобно мускусу, придает тебе только лучший запах. Давай предадимся оргии любви — хору любовных стонов, заглушающих хрипы смерти, вскрикам экстаза, более громким, чем крики во время битвы. Чтобы сохранить счастье и сдержанную изоляцию любви, мы должны, как это ни парадоксально, предлагать эту любовь каждому и везде, без всяких оговорок и ограничений…»
