Амазонки
Возможно, непроглядный туман был причиной того, что самолетотправлялся в рейс совершенно пустым. Стюардесса строго и коротко предложиламне занять любое место. Я стал было прикидывать, какое из пятидесяти свободных креселсамоё удобное, но вскоре вынужден был отказаться от этой затеи, и не столько посоображениям здравого смысла, сколько от усталости в конце трудного дня.
Пока самолет не вырулил на взлетную полосу, я с тревогойожидал, что кто-нибудь придет и объявит: «Рейс отменяется». Мысль о том, чтонужно будет снова проделать путь от аэропорта до города, а потом провестибессонную ночь в тряском вагоне пригородного поезда, держала меняв напряжениидо тех пор, пока стюардесса наконец не объявила о том, что надо пристегнутьремни. Причем инструкция прозвучала на трех языках, как предписывалосьправилами, хотя для меня одного это было явным излишеством.
И вот мы летим — как мне кажется, достаточно высоко, чтобыне обращать внимания на земные ветры и туманы. Можно было бы уставиться виллюминатор, наблюдая за звездным небом, но зачем? Мой покой не нарушают нитолчки, ни лишние звуки. Через час, а может и меньше, я буду на месте.
У экипажа, вероятно, сложилось превратное представление омоем самочувствии, потому что из пилотской кабины вдруг вышел какой-то человеки стал убеждать меня, что скверная погода не может продержаться долго: наданный момент видимость в аэропорту прибытия нулевая, но командир уверен, что ктому времени, когда мы будем заходить на посадку, приземление станет возможным.Эти заверения, честно говоря, мне показались несколько странными: лететь-тосовсем недалеко, может ли за такое короткое время измениться погода?
Между тем прошло полчаса. Потеряв терпение, позволяю себеподойти к кабине и пытаюсь разглядеть световое табло. И ничего не вижу. Нохрипение в микрофоне наводит на мысль, что сейчас объявят о приземлении.Неужели снова стюардесса продемонстрирует свои невероятные познания в языках?
В самом деле, сначала она произносит по-итальянски: «Аэропортназначения закрыт по метеоусловиям, командир корабля приносит извинения занеудобства, причиненные пассажирам, но самолет вынужден приземлиться назапасном аэродроме».
Где? Стюардесса этого не сообщает, повторяя на французском ианглийском информацию, которая мне уже известна. Слава Богу, что самолет невернется в Рим. Это поставило бы меня в трудное положение. Тогда никакой поездвовремя не доставил бы меня туда, где завтра утром меня ждут. Эту встречунельзя ни перенести, ни тем более отменить. Ибо речь идет об испытании, изкоторого мне предстоит выйти либо достойным настоящей жизни, либо приговореннымк смерти…
Стюардесса снова появляется, чтобы с тщательностью хирургапристегнуть меня к креслу ремнем, бесполезность которого, конечно же, ей хорошоизвестна. Сама она молча садится в соседнее кресло. Откинув голову на спинки,не перекинувшись и словом, ожидаем завершения этого утомительного, полета.
Самолет садится мягко, разворачивается, бежит по дорожке,как мне кажется, дольше обычного и наконец замирает. Стюардесса все так жемолча освобождает меня от ремней, берет мое пальто, помогает надеть его, подаетперчатки и жестом приглашает к выходу.
Туман такой густой, что я даже в лучах прожекторов с трудомзамечаю конец металлического трапа. Как удалось пилоту так точно попасть наполосу в эту непроглядную темень? А если он такой профессионал, что помешалоему доставить меня до места назначения? Мое настроение, еще недавно близкое крадужному, резко меняется: необходимость еще несколько часов провести в дорогеудручает. Ищу глазами стюардессу, чтобы пожаловаться хоть ей. Напрасныенадежды: она уже исчезла.
Узкоплечий человек в темном кителе, с сердитым лицом, внапрасной надежде защититься от холода и сырости делает мне знак следовать заним. Наш переход в темноте, кажется, длится целую вечность. Я уже готовповернуть обратно, когда наконец впереди появляется тусклый свет, и мыоказываемся в пустой комнате, явно без отопления, где единственной мебельюслужат несколько скамеек, а стены завешаны рекламой туристических фирм.
Мой гид просит подождать и куда-то исчезает. Я остаюсь один,устремив взгляд в стену, противоположную той, откуда мы вошли.
Позже я задавался вопросом: не заснул ли я стоя? Потому чтов моей памяти образовался какой-то провал. Время как будто остановилось, никтоне приходил за мной. Я дрожал от холода, передергивая плечами. Наконец, потерявтерпение, прошел несколько метров, отделяющих меня от железной двери, иоказался на пустынном тротуаре. Где же я, наконец? Хотя бы узнать названиеэтого чертова аэропорта!..
В тот момент, когда я уже готов был впасть в отчаяние,впереди вдруг возник силуэт автобуса. Водитель, одетый в униформу авиакомпании,открыл мне дверь, пригласил сесть, добавив, что мой чемодан уже в багажнике. Япожал плечам и со злостью плюхнулся на заднее сиденье, как можно дальше отводителя.
…Автобус медленно трогается. Невозможно ничего разглядеть застеклами окон: фары упираются в густую стену тумана, в которую капот автобусаврезается с самоубийственной слепотой. Пытаюсь задремать, но и сквозь опущенныевеки туман продолжает раздражать меня своими жуткими призраками.
Каждый раз, приоткрывая глаза, вижу один и тот же мираж:снежная стена, выхваченная фарами из непроглядной темени ночи.
Сколько времени прошло в томительном ожидании конца этогозатянувшегося путешествия? Я не знал ни времени приземления, нипродолжительности автобусного рейса. Сейчас примерно полночь. Автобусостанавливается. Не верится, что мы наконец куда-то прибыли.
— Пойду перекушу что-нибудь, — кричит мне водитель. —И вам советую сделать то же. Впереди еще порядочный кусок дороги.
Меня снова охватывает отчаяние. В это время я был бы уже наместе, если бы отправился поездом. Как я ошибся, уступив нетерпению, котороетеперь превращает поездку в адскую муку!
Во избежание конфликта с водителем я решил, что умнее всегопотрафлять ему во всем. Поколебавшись несколько минут, захожу в таверну, гдемой спутник, положив локти на прилавок, уже что-то жует. Он молча кивает насандвич, которые ждет меня между двумя бокалами вина.
Мы едим молча, плечом к плечу. Пирожные, которые менявынудила съесть стюардесса, перебили мне аппетит. Эта бесполезная ираздражающая остановка тянется около получаса.
Когда мы снова трогаемся в путь, я сажусь рядом с водителеми решаюсь спросить его:
— Когда мы прибываем?
Знаю наперед, что он начнет говорить о тумане, чтобыизбежать прямого ответа, и мои предположения вполне оправдываются. Теплота,которая разлилась по телу от выпитого только что бокала вина, помогает мнесохранять самообладание. Может, он был прав, предложив мне подкрепиться.
