I
Длинная тонкая черная линия появляется на горизонте, а за ней трепещет мягкий свет утренней зари. Эммануэль со вздохом открывает глаза. Другие пассажиры уже проснулись, и неясный шум теперь наполняет самолет, в котором она летит, совсем чужая этим незнакомым людям. Из-под мягкой ткани очков для сна Эммануэль видит табло, на котором отображаются вызовы, адресованные бортпроводнице. На данный момент вызовов пять. Эммануэль чувствует некое умиротворение от этого числа, которое, без особых на то причин, представляется ей каким-то особенным. Что же сделало ее такой чувствительной к подобным суевериям? Она закрывает глаза, и эти пять огоньков продолжают какое-то время светиться во тьме, а когда они угасают, она вновь размыкает веки, а потом снова их прикрывает, пока не остается гореть лишь один вызов. Она ждет, что и он выключится, словно обращаясь с мольбой к Небесам. С неким страхом Эммануэль осознает, что спала с самого начала полета. Это был сон сна без сновидений, уносивший в небытие. Впустую прошедшая тихая ночь, в этой крылатой смирительной рубашке, несущей ее, взятую в плен, все дальше и дальше от тех, кого она любит. От тех, кто продолжает жить без нее, там, в таком невероятном количестве тысяч миль отсюда, что у них теперь заканчивается день, который для нее только начинается.
Для Жана же ночь только начинается, и она представляет себе его в их комнате, такой свежей и наполненной ароматами. Возможно, проходя мимо зеркала, он бросает рассеянный взгляд на свое отражение… Его левая бровь приподнимается – это у него такая ироничная реакция на созерцание самого себя, какое-то несколько высокомерное движение. Так он всегда смотрел и на нее после наслаждения от близости – отчасти властно, отчасти снисходительно, она никогда не могла разобраться в этом точно. Без сомнения, именно поэтому она и продолжает любить его так безумно, она, женщина, которая никогда не терпела никаких барьеров или оков в своем бесконечном путешествии в мир наслаждения.
* * *
А вот Жан в аэропорту – светлая куртка, раздутая ветром, растрепанные волосы, рука, поднятая в прощальном жесте. Рядом с ним Марианна казалась такой хрупкой и испуганной. Только ее большие удлиненные глаза, полные слез, выглядели болезненно взрослыми. «Я прошу тебя!» – сказала она. Ее губы дрожали, как у ребенка, готового разрыдаться. Эммануэль улыбнулась, взяла ее за руку и мягко потащила за собой.
– У тебя остается десять минут, – уточнил Жан. Всего десять минут, ибо из громкоговорителей уже во второй раз неслось: «Пожалуйста, рейс авиакомпании «Алиталия» на Рим… Просим пассажиров пройти на посадку».
Они пересекли большой зал, стекла которого были позолочены лучами солнца. На светлом полу их тени выглядели нереально длинными. Эммануэль пальцами чувствовала пульс, бьющийся в юном запястье. Женские туалеты находились внизу. Красная дверь с занятным логотипом. Две пожилые туристки вошли прямо перед ними. Эммануэль решительно повернула направо, в мужской туалет. Одна из шести кабинок была открыта, на ней значился пятый номер. Она толкнула туда Марианну и сразу же закрыла за собой дверь. Эхо громкоговорителя продолжало посылать им угрозы. Не говоря ни слова, Эммануэль взяла лицо Марианны двумя руками – ее чистое лицо, подрагивающее, такое романтическое, полупрозрачный цвет которого теперь заметно порозовел. Потянувшись к ней, с глазами, полными слез, эта девочка-подросток предложила ей свой рот, открытый в безмолвном крике. Ее язык пробежал по нижней губе, открыв белоснежные и ровные зубы. Эммануэль, в свою очередь, приоткрыла рот для поцелуя, потом она проникла языком в рот девушки. Ловкий язык, твердый и одновременно очень гибкий, он извивался, словно хлыст, наполняя рот ароматной слюной. Потом Эммануэль обхватила малышку, прижавшись к ней животом, как будто она хотела придать ее телу собственную форму.
Затем она осторожно вынула язык, проведя его между губами Марианны и дыша ей прямо в рот. Продолжая держать ее лицо в своих руках, изгибаясь вместе с ней, она заставила ее согнуть колени, продолжая смотреть ей прямо в глаза, в которых отблески слез теперь сменились огнем. Она поспешно задрала ей юбку, почувствовав, как в ней растет напряжение, причину которого она тщетно пыталась понять. «Я не могу подвести Жана. Я должна успеть на этот самолет».
Но эти слова, казалось, доносились из далекого подсознания, словно начертанные на золотых песках пляжа, на берегу реки, покрытой цветами лотоса, в то время как прилив постепенно подходил к порогу бунгало, где Марианна впервые сказала: «Я люблю тебя». Девушка схватилась за трусики Эммануэль и потянула их вниз, вдоль ее длинных ног. Одним движением колен Эммануэль освободилась от прозрачной бледной материи своих «бразильских» трусиков с глубоким вырезом. Таким же движением она освободила лодыжки и выгнула тело, прижавшись к теплой стене. Пальцы Марианны поднялись между ее бедер и остановились у входа во влагалище, почти умоляюще надавливая. Потом она перенесла пальцы на ставшие влажными половые губы, раздвинула их и дошла до клитора, который был уже готов к финальному аккорду. Эммануэль почувствовала губы Марианны на своем влагалище, и ее язык проник в нее глубоко-глубоко. Ее зубы едва касались клитора, слегка покусывая его и вызывая отчаянное ощущение нарастающей сладости. Эммануэль стиснула зубы, чтобы не закричать, а затем волна радости выплеснулась на нее, и ее сознание освободилось от всего – за исключением радости, резкой, острой, словно шпага, неумолимо вонзенной в нее до самой рукоятки.
Два удара в дверь, потом еще.
– Эммануэль!
Голос Жана, требовательный, нетерпеливый, с нотками упрека. И, словно исходящий из другого мира, голос, бесконечно повторяющий: «Рейс авиакомпании «Алиталия» на Рим… Просим пассажиров… Пожалуйста, срочно пройдите к выходу № 37».
Жан потянул ее за руку, и последний проблеск разума позволил ей сбросить свои трусики, толкнуть дверь и броситься бежать, задыхаясь, к выходу № 37, к посадочному трапу, который уже начал отъезжать от полосатой красно-зеленой двери к «Боингу-747». Потом, сопровождаемая работником аэропорта, подталкивающим ее вперед, она бросилась к бортпроводнице, которая решительно втащила ее в самолет. Эммануэль все еще испытывала неописуемое наслаждение.
* * *
Эммануэль спускается по трапу, едва касаясь перил рукой в перчатке, обдуваемая свежим ветерком, отдающим приятной смесью морских ароматов. Перед ней мерцает стеклянное здание под ярко-бирюзовым небом: таким его изображали в средневековых книгах. «Конечно, – думает она, – это и есть Италия!»
И осознание этой реальности сжимает ей сердце, возвращая к цели этого абсурдного путешествия, причин и сроков которого она не знала. Украдкой она взглянула на двойной циферблат своих золотых часов, украшенных сапфирами, стрелки которых еще показывали время в Бангкоке. Слева уже установилось местное время. Шестнадцать часов! Всего шестнадцать часов прошло с тех пор, как Жан разбудил ее поцелуем в затылок. Он улыбнулся, но его глаза оставались серьезными:
