— Да тебе, подруга, не в прокуроры надо, а в сыщики! Пуаро и Мегрэ могут отдыхать. Вернуться-то она могла, а вот зачем ей понадобилось убивать Семена Самуиловича, это вопрос!
— А может, он про нее что-то такое знал, что ее компрометировало!
— Ну и что, например?
— Ну, я не знаю… Может, она не та, за кого себя выдает! Может, она не немка, а… шпионка какая-нибудь!
— Господи! Шпионка! Да чего ей здесь надо, в этом богом забытом уголке, шпионке! И потом… Как Карен могла убить Семена, если он был один в комнате с закрытым окном, в котором, заметь, не было дырки? А дверь была заперта изнутри.
— Вообще-то да… Тут у меня не сходится… И все-таки я думаю, такое вполне могло быть!
Мимо приятельниц, коротающих время за обсуждением подробностей убийства, тяжело ступая, прошел Михаил Егорович. Голова и плечи его были опущены, он выглядел старше лет на десять. Открыв дверь, он вышел прямо под дождь и, не замечая обрушившегося на него потока воды, медленно побрел вдоль берега.
— А ведь тела так и не нашли! — скорбно покачав головой, проговорила Инна. — Только несколько ее вещей там, в пещере. Рассказывают, он не отходил от спасателей, и даже сам в воду лезть пытался, его еле удержали.
— Какая ужасная смерть! На него невозможно смотреть. Он просто убит горем! Говорят, он сегодня уезжает, ведь поиски тела решили прекратить.
— Кто бы мог подумать! Такая прекрасная пара. Это редко встречается!
Приятельницы снова помолчали, провожая глазами удаляющуюся фигуру.
— Что ни говори, две смерти в один день — это уж слишком. Если бы я не оплатила три недели, меня бы давно здесь не было! Ребенку просто опасно тут находиться! — произнесла после паузы Инна.
— А я — фаталистка. Чему быть, того не миновать. Вот, например, если уж некоторым не дано выйти замуж, то нечего и пытаться. Только людей зря гробить!
— О, вот уж это точно! Третий мужик погибает — и все перед свадьбой! В этом есть что-то роковое, правда?
— Сами виноваты. Нечего было западать на нее.
Некоторое время собеседницы обсуждали последние события, позже к ним присоединились другие постояльцы, среди них — много новеньких, прибывших в последние дни.
А жертва всеобщих сплетен в это время лежала на диване у себя в комнате. Она пыталась читать — у нее не получалось. Строчки любимой Риты Прусской расплывались перед глазами, вместо них она видела мертвые глаза Семена Самуиловича, его простреленную голову… Она пыталась написать письмо подруге, но мысли разбредались, ручка валилась из рук… Нет, это было невозможно! Эти два дня она провела затворницей, уверяя себя, что ни в чем не виновата, что все произошедшее никак не связано с ней… Но внутренний голос твердил: «Если бы я не отправилась тогда утром на пляж, я могла бы быть рядом с Семеном Самуиловичем и остановить его… Могла бы последить и за Инессой Леонидовной, не пустить ее в море! Или же прийти на помощь раньше…»
Если бы, если бы… Эти бесконечные сожаления и упреки самой себе так измотали ее, что она уже вообще не могла ни о чем думать.
За два дня она лишь раз вышла из номера — тайком, ранним утром, чтобы никто не заметил. Она пробралась в церковь и долго, страстно молилась, а потом поставила свечки за упокой душ умерших. Свечек пришлось ставить четыре…
Потом она вернулась к себе и в очередной раз отослала Анвара с едой обратно. Да, все это время она не могла есть. Она много еще чего не могла — не могла смотреться в зеркало, не могла пользоваться косметикой, не могла ни с кем общаться. Она с трудом вытерпела компанию Анвара, который наконец-то починил кондиционер и смазал дверь, видимо, так выражая свое сочувствие. Но горничную она за два дня так ни разу и не допустила — мысль о реве пылесоса над ухом была просто невыносимой. Проще было смириться с бардаком — для нее ранее вещь почти невозможная. Заходили Инна и Ирина, выразив соболезнование, они вывалили на стол груду косметики.
— Ленечка, ты извини, это свадебные подарки. Тут краска для волос, тушь… Мы понимаем, это не вовремя, но раз уж мы купили…
Леонида еле сдержалась, чтобы истерически не расхохотаться.
На следующий день после двойной трагедии она не стала спускаться вниз, на очередные поминки — она просто не могла видеть этих сочувственных глаз, в которых угадывалось злорадство. И еще она страшилась встречи с Михаилом Егоровичем — ей казалось, что он, как и все остальные, подспудно считает виноватой в смерти супруги ее, Леониду. Ей хотелось домой, но она старалась об этом не думать, чтобы не травить душу, — полиция действительно просила ее немного задержаться. До выяснения всех обстоятельств дела, как сказал все тот же офицер. Да, на этот раз он держался намного прохладнее. Она никак не могла забыть выражения его лица, когда он расспрашивал о том, не было ли у ее последнего жениха (да-да, он подчеркнул именно это слово, переводчик Анвар так ей и объяснил) депрессии или подавленности, не получал ли он каких-нибудь неприятных известий. Намек на смерть именно ее женихов был ей крайне неприятен, но что она могла поделать!
— Нет! — ответила она, глотая слезы. — Какая уж тут депрессия, мы послезавтра должны были пожениться! Бракосочетание — это счастливейшее событие в жизни, не так ли?
— Когда как, — уклончиво ответил офицер. — Иногда бывает как раз наоборот. Для некоторых брак становится настоящей трагедией.
— Но не для него! Он был рад, счастлив! — выкрикнула Леонида и тут же прикусила язык. Почему она решила, что он был счастлив? Потому что говорил ей об этом? И вдруг она поняла, что никаких особенных признаков счастья или радости она в нем не замечала. Все эти дни перед свадьбой он вел себя так же, как и всегда, — был спокоен, занимался какими-то своими делами… А какими, интересно? Она не знала. Она вообще, по сути, ничего не знала о своем будущем муже! Она ничего не могла сказать офицеру…
А потом, пока она затворничала в номере, ее вдруг поразила еще одна страшная догадка. В тот роковой день она собиралась отказать Семену Самуиловичу. Ведь на самом-то деле у нее не было никаких нежных чувств к нему! А может, он был настолько проницательным, что догадался об этом? И это стало причиной его «неосторожного обращения с оружием»? Такая мысль была настолько страшной, что Леонида чуть не грохнулась в обморок. Ее легкомыслие могло стать причиной смерти человека! Этого она не могла себе простить. Но, обвиняя себя, она не могла не обвинять и другого человека — того, кто смутил ее чувства, нарушил спокойствие, чье влияние во многом и определило ее желание порвать с Семеном Самуиловичем.
Вот так Сергей, сам того не ведая, стал крайне неприятен Леониде — в душе она уже не могла не связывать с ним смерть жениха. Это было абсурдно, глупо, но она ничего не могла с собой поделать — в своем «падении», а значит, и в смерти ни в чем не повинного человека, она теперь винила не только себя, но и его. Во всех греховных, нечистых, бесстыдных мыслях она обвиняла именно его.
Здравый смысл не позволял ей признаться самой себе в этих чувствах, она понимала, что не имеет права плохо думать о Сергее из-за своих проблем, что это непорядочно, в конце концов.
